Чисто альпийское убийство, или Олигархи тоже смертны
Шрифт:
О, точно! Из баула торчали синенькие, с позолотой корешки! А действительно, на кой леший она их туда запихала? По запаре, наверное… Но отступать было не в Ёлкиных правилах!
– Читать я их буду! – Балетная позиция «А вот чё?».
– А-а-а… Белинского, значит… Читать, значит… Хотя что с ним, с корифеем, делать-то еще. Только и остается, что читать. Хорошо, допустим. А вот шарф вы с собой зачем прихватили? На дворе вообще-то плюс двадцать пять. Или вы пингвинов навестить собираетесь? Белинского им на досуге почитать? Вслух и с выражением? Говорят, пингвины это дело страсть как любят!
Мда…
– А я… я… А я в Альпы поеду! На лыжах кататься! На горных! В Куршевель какой-нибудь! – Балетная позиция «Ясно вам? То-то же!». – Я от вас уезжаю кататься на горных лыжах! В горы!
Похоже, телохранителям этот спектакль надоел. Я бы даже сказала, достал он их, этот спектакль.
Женька с протяжным стоном поднял свое туловище из глубокого кресла и промычал:
– Да ты что? В горы? Кто бы мог подумать – в горы на горных лыжах кататься! Ты тогда высыпай все барахло из чемодана и грузи туда гипс медицинский, в пакетах, спортсменка ты наша! Кататься она собралась! На лыжах! Тоже мне, мама дяди Федора!
– А ты вообще в курсе, что летом на лыжах даже во Французских Альпах не катаются? Лето там, травка зеленая и пчелки над полевыми цветами жужжат!
И ты там со своим шарфом будешь выглядеть… ну, скажем так, нелепо! А если прямо говорить – то как дура ты там будешь выглядеть. Ты еще варежки не забудь, чтобы уж наверняка над тобой местные коровы поржали. – У терминатороподобного телохранителя Сашки нервы были чуть покрепче, чем у напарника, но и он в конце концов не выдержал. И, соответственно, глумиться принялся. Ага, про шарфик, про варежки…
Шурик звонко хлопнул себя по коленям и закатил глаза.
Это-то Ёлку и отрезвило. Одно дело – заводного Жень ку на скандал спровоцировать и совсем другое – Шурика до возмущенно-издевательских интонаций довести. Ибо вывести из себя флегматичного Александра – дело почти безнадежное. И уж ежели спокойный Шурик завелся, то пора истерику прекращать. Палка уже перегнута. Пора брать себя в руки и успокаиваться.
Честно говоря, отношения с телохранителями, то есть, в сущности, с прислугой, у нее сложились какие-то неправильные. С невысоким, шустрым Женькой более демократичные, со здоровенным Саш кой – посдержанней, но все равно более близкие и доверительные, чем это обычно между хозяйкой и обслуживающим персоналом полагается. Естественно, на людях все трое держали дистанцию, мужики ей почтительно «выкали», а Ёлка свысока отдавала приказы, но вот, когда теплая компания оставалась без свидетелей, вели все трое себя почти на равных.
С Элкиной точки зрения, это было нормально – вообще-то мужчины жизнь ее берегут, себя подставляют, чтобы хозяйку не зацепило, да и находятся они рядом с ней почти круглосуточно, так ведь это ж невыносимо было бы постоянно на официозе общаться. А телохранители к Ёлке успели привязаться настолько, что относились к ней скорее как к младшей любимой сестре, а не хозяйке, поэтому и шкуру ее берегли от чистого сердца и самозабвенно.
И, соответственно, позволяли
Вот и сейчас, находясь втроем в одной комнате, разговоры они вели ну никак не официальные. Элка по комнате носилась, орала и крышкой чемодана хлопала, а мужики по углам сидели и тихо над ней подглумливались.
– Эл, тебя чего так подорвало-то? – Александр подошел к девушке и заглянул ей в глаза.
– Да тошно мне чего-то… – пожала плечами Ёлка, глядя на Шурика снизу вверх. – Мне Валерку очень жалко. Я вообще не понимаю, как с ним такое могло случиться! Вот ты же тоже не веришь, что он сам себе эту дрянь вколол? И я не верю. Не такой он был человек.
Женька присел перед набитым ненужным хламом чемоданом и принялся флегматично по одной штуке этот самый хлам из баула вытаскивать – предварительно каждую ненужную вещь рассматривая, цокая языком и покачивая головой.
– Да никто в это не верит. Валерка действительно не мог. Вова-первый – мог, он у нас иногда срывается и глупости всякие творит. Даже я бы мог – у меня тоже редко, но бывает, что планка падает. А вот Валерка – не мог. А ты зачем с собой утюг брать собралась? И ты где его вообще взяла? – проговорил он.
– Утюг? Какой утюг? – не сразу сообразила Элка.
Евгений двумя пальцами за шнур, словно дохлую мышь за хвост, вытащил из чемодана небольшой дорожный утюжок.
– А! Утюг! Наверное, чтобы гладить. А взяла я его где-то здесь, в комнате. А что?
– Да ничего. Это я просто так спросил. Ты и утюг редко в одном месте в одно время пересекаетесь. Ух ты! И ножик в дорогу прихватила! Это-то тебе зачем? В Альпийских горах дорогу себе прорубать?
Женька вытащил из кучи тряпок давешний кард – острый как бритва клинок, бережно упакованный в ножны. Вещь эту Женька очень уважал и постоянно у Элки клянчил – то подарить просил, то выкупить пытался. Ёлка стояла как стена и на уговоры не велась.
– Зачем ты его с собой взяла? Не дай бог потеряешь или на таможне отберут!
– На таможне не отберут. Мы ж не абы какие пассажиры гражданские. И не потеряю. Я ж не дура. – Элка осторожно вытащила из цепких пальцев телохранителя клинок и, смущенно опустив глаза, призналась: – Я хочу научиться с ним обращаться. Не просто махать, как косарь вилами, а как профессионал. Как его прежний хозяин.
Мужики переглянулись. Все понятно. У хозяйки очередная придурь. А так как девушка она у них упертая, то, пока своего не добьется, не остановится. Ну, или пока не станет на заслуженного фрезеровщика похожа – в смысле, половину пальцев себе не поотрубит.
Так что новая проблема. Картина – «Девушка и нож. Часть вторая».
Глядя на саркастически-глумливые физиономии телохранителей, Ёлка поняла, что надо срочно менять тему разговора, а то сейчас начнется гундеж и издевательства. И ляпнула первое, что пришло в голову:
– А что, в Куршевеле сейчас действительно снега нет? Чего там вообще в это время года творится?
То ли она действительно удачно вопросец подкинула, то ли деликатные мужчины сделали вид, что повелись, но больше они в тот день к разговорам о карде не возвращались. Они Куршевель обсуждали в тот день.