Чисто эльфийское убийство
Шрифт:
В такой дружелюбной и непринуждённой обстановке я хотел было потрогать его забавные уши. Я думал, что он мне воспрепятствует, пытаясь спасти свою занятную безделицу от примерки каждым из нас, но он и бровью не повёл. Я взялся за его ухо и дёрнул, но не сильно, так чтобы не сломать. Кончик уха был тёплый и жилистый, он просто выскользнул у меня из пальцев. Тогда я не придал этому значения, и сконцентрировался на том, чтобы во что бы то не стало демонтировать безделицу с его светловолосой головы.
– Что это за фокусы? – никак не мог поверить своим глазам я – Ты что их приклеил что ли?
– Фокусник не
Тогда я вновь принялся исследовать его уши под одобрительные любопытные взгляды. Тогда я не знал, что они больше, чем настоящие, они вполне себе живые и функциональные. Кровеносные сосудики, и покраснения в местах моего воздействия ещё некоторое время оставались красными, правда на выставках я и не такое видал, и поэтому решил продолжить выяснение истинны. Ровно до тех пор, как не обратил внимание на остальное его лицо, и другие изменения, которые в нём произошли. Вполне себе взрослый двадцатилетний мужчина не имел ни одной щетинки, и даже следов бритья. Наоборот, волоски были, но они были тоненькими как паутинка. Если бы не утончённая, но взрослая форма его подбородка, кожу вполне можно было принять за детскую.
Сидя рядом с ним, я заметил, что его скулы изрядно уменьшились, а лоб принял более округлый вид. Это было на столько невозможно, что было воспринято мной как продукт моего воображения, размягчённого горячительными напитками. Заметив, что я давно превысил норму допустимого внимания к одному человеку, я почувствовал себя неловко и переключился на других наших собеседников.
– Нет, ну вы это видели? Я серьёзно, только посмотрите на его ухмылку! – выкрутился я из неловкой ситуации оглядывая всех и указывая большим пальцем на доминанту нашей композиции.
Вскоре беседа переключилась в совершенно другое русло и Войцех ни проронил ни единой фразы. Внимательно слушая то, о чём спорили наши собеседницы, он только улыбался и смеялся над их шутками. После непродолжительных партий в дартс, и неуклюжих танцев он отправился в уборную. Пани переглянулись и Юлия отправилась за ним. Вероятно, там случился разговор, деталей которого я бы никак не смог заполучить. Спустя несколько песен Войцех вернулся за стол, и стал дурачиться с близняшками, окончательно освоившимися в нашей компании. Через пятнадцать или двадцать минут из уборной вышла Юлия. Её лицо было очень грустным, даже подавленным. Макияж был смыт, а руки белые от холода. Она тихо забрала сумку и покинула вечеринку, не сказав никому ни слова. Юлия пропала из нашей жизни на многие месяцы.
При прощании, мы с Войцехом перекинулись парой фраз. Он был явно в приподнятом настроении, и мог бы рассказать мне многое, если бы конечно я спросил. Тогда он мне доверял как никому более, по крайней мере мне так казалось. Но он не стал распространяться о своих занятиях, сказал только то, что эксперименты вышли из-под контроля. В ответ на мои переживания по поводу его здоровья, он рассмеялся и уточнил, «Вышли из-под контроля преподавателей, а не моего». Он похлопал меня по плечу и посадил в такси.
Следующая заметка, попавшаяся мне на глаза, повествовала о том, что у него начались проблемы со здоровьем, он постоянно носил преподавателям какие-то справки. Но я этого совершенно не помню, так как мы регулярно виделись в коридорах университета, перекидывались парой фраз, но проводить совместный досуг так и не довелось. Больше года он ежедневно пропадал в университетских лабораториях, а как выяснилось позже, то и не только в нашем институте. В его поведении не было почти ничего странного, за исключением того, что он постоянно ходил в осенней одежде, даже в очень жаркие дни он ни разу не снимал куртки.
Затем он пропал, я его не видел несколько месяцев, однако все работы по курсу были выполнены в срок. Его справки касались лишь сроков сдачи работ. Он то и дело сдавал работы пораньше, под предлогом того, что отправляется на лечение. Такое часто бывало со студентами. Возможность отложить обучение по причине болезни – совершенно нормальная практика. Только у Войцеха всё было наоборот, он сначала сдавал работы, потом отправлялся лечиться. Позднее, сверив данные с моими восстановленными наблюдениями, я выяснил что он продолжал работать в своей проклятой лаборатории.
Тогда я подумал, что он попал в кабалу к какому-нибудь не добросовестному учёному, выполняя за него тяжелую работу и теряя своё здоровье. Он успокаивал меня, показывал внушительные пачки денег, уверял что продавать здоровье он не намерен. А ещё говорил, что честные деньги на дороге не валяются и как только их источник иссякнет, он продолжит жить как обычно. Ох уж это его «как обычно».
В нашем университете к научным работам студентов относились весьма уважительно. Будь ты хоть трижды бездарь, твои работы будут держать под семью замками, а если возникали споры об авторских правах, то студенты с юридического направления толпами ломились чтобы попрактиковаться. Хищно щёлкая зубами, они хватались за малейшую возможность показать себя защитником какого-нибудь талантливого, юридически не грамотного гения. Всё было настолько серьёзно, что даже преподаватели, чуть-ли не сами выполнявшие львиную долю работы за какого-нибудь бездельника, не имели права быть соавторами, даже с согласия ученика. Единственная возможная для них награда, это похлопывание по плечу и аплодисменты коллег на собраниях.
А делить было что. Общий доход от интеллектуальной собственности наших студентов был в четыре раза больше городского бюджета. До того, как студент не закрепит за собой право интеллектуальной собственности, всё было строго засекречено. Получить данные о неопубликованных исследованиях или ходе экспериментов было не легче чем ключи шифрования для военных роботов. Да и студенты были рады стараться. Пересчитает какой-нибудь умник ворсинки на усиках одноклеточных водорослей, а потом ходит по коридорам как нобелевский номинант. Но кое-что мне добыть всё-таки удалось.
Войцех работал над вопросами репликации генетических цепочек. Размер темы оказался просто необъятный. Хотя и выяснил тему исследования, мне это не помогло. Химию я сдавал на отлично, но всё равно не мог понять, чем именно занимался Войцех. В попытках разобраться в работах Войцеха, я заглядывал в опубликованные работы по схожей тематике, и тонул в необъятных рисунках. Простейшая схема ветвящихся молекул, казалась мне совокупностью всех партитур всех когда-либо существовавших оркестров. Попытки прочитать формулу вызывали у меня ассоциации с творчеством Ганса Гигера. Причём, чем проще организм, тем сложнее выглядели самые тривиальные его элементы.