Чисто русское преступление
Шрифт:
– Зося, Зося, – укоризненно качая головой, пожурил ее Андрей, – ей бы разведчицей в тылу врага работать, все знает. Но не в этом дело! Мы с вами, Василий, давайте по-простому уж, без церемоний, оказались здесь, вдали от Родины, и должны сплотиться...
– Каким это образом? – насторожился Барклай.
– Дружественным! – обрадовал его Туровский. – Я так счастлив, что получил возможность поговорить с умным человеком!
Он так и сыпал комплиментами, хотя на самом-то деле умным человеком, с которым всегда приятно поговорить, Андрей Туровский считал исключительно себя.
Но Василий Барклай попался на эту приманку, как неразумный щенок в сточную канаву. Он проводил оценивающим взглядом бутылку коньяка, цокнул языком, глядя на вторую, и остался доволен увиденным. Туровский достал дорожный набор с неизменными коньячными рюмками, пить из граненых стаканов он считал дурным вкусом. Барклай обрадовался еще больше, видимо, возил с собой такой же набор.
«Определенно, между нами есть нечто общее», – подумал Андрей, разливая коньяк по рюмкам.
«Ничего страшного, если я выпью с этим парнем коньяку», – подумал Барклай.
Он не представлял истинного коварства сыщика.
Сначала они, как полагается, выпили за дам. Следующий тост, от которого было невозможно отказаться, был провозглашен за родителей. Барклай расчувствовался и признался, что он, хоть и живет в Париже, родом из Санкт-Петербурга, куда собирается вернуться на вечный покой. Его прабабка когда-то танцевала там на сцене Мариинки, а его благородный предок был почитателем ее таланта. После мужем. А потом грянула революция...
– А не знала ли ваша многоуважаемая прабабушка, – поинтересовался Андрей после третьей рюмки, – какого-нибудь поэта, к примеру, Акакия Горемыкина?
– Горемыкина? А в каком году они могли встретиться? – заинтересовался Барклай.
– В каком году… – принялся считать Туровский.
– За русских поэтов! – провозгласил Василий.
– В каком году… – После четвертого тоста считать было весьма тяжело. – Нет, она не могла с ним встретиться. Вася, а твоя прабабушка не носила фамилию Горемыкина?
Настала очередь задуматься Василию.
– Моя прабабка, – со вздохом признался он, – вертела не только фуэте, но и... м-да. Она была замужем трижды. Барклай был последним. Горемыкина, говоришь? Была ли она Горемыкиной?
– Ха-ха, – рассмеялся как можно беззаботнее Туровский после пятой рюмки. – А фамилия Ведрищева тебе ничего не го ворит?
Барклай, до этого глядевший на потолок так, словно там была написана биография его прабабки, внезапно опустил глаза в пол и побледнел.
– Нет. – Он поспешил с ответом, боясь, что вынужденная пауза может вызвать подозрение. – Это фамилия, как и сама Светлана, мне ни о чем не говорит!
– Вот тебе, прабабушка, и Барклаев день, – присвистнул Туровский. – А может быть, – он зашептал, в упор глядя на дорогого гостя, – ты знаешь Виолетту Купцову?
Захмелевший Василий замотал головой:
– Виолу? Знать не знаю!
– А Зосю с регистрации?
– Никогда не видел!
– Замечательно, – откинулся на спинку стула Туровский, – ты тоже бабник! А как тебе Елена Ивановна?
– Елена Ивановна? – напряг мыслительные способности Барклай.
– А, – хлопнул его по плечу Андрей, – вот ее ты действительно не знаешь. А про рукописное «Житие» слышал?
Барклай отпирался ото всего. Туровский понял, что на фамилии Светланы Ведрищевой задел чужую тайну, раскрыть которую теперь нестерпимо хотелось. Но Барклай, несмотря на приличную дозу принятого на грудь коньяка и развязанный язык, говорить на эту тему упорно отказывался. Он лишь рассказал Андрею, что по специальности архитектор, приехал в городок, чтобы присмотреться к имению помещиков Бахметьевых, что находится неподалеку. Один его хороший знакомый, постоянно проживающий во Франции, попросил Василия присмотреть скромный домик в российской глубинке, чтобы там провести остаток жизни. Чем, собственно, на данный момент и занимается Барклай, уж очень он обязан этому хорошему знакомому, а тот целиком и полностью доверяет его вкусу.
Туровский не бывал в поместье, старинными домами не интересовался, и вообще предположил, что эта заранее приготовленная Барклаем «легенда» не выдерживает никакой критики. Что мешало хорошему знакомому самому приехать сюда и увидеть будущее жилище? Возраст? Но он все равно собирался перебираться в Россию на постоянное место жительства.
Если что-то где-то непонятно, был уверен Андрей Туровский, за этим обязательно скрывается тайна.
Впрочем, Барклай, как казалось, ничего больше не скрывал. Разрушающийся дом и заброшенное имение он описал с профессиональной точностью. Бывал там неоднократно и в показаниях не путался. Но сыщик после разговора был на сто процентов уверен, что француз сказал не все. Радовало то, что возвращаться в Париж в ближайшее время Барклай не планировал, собирался осмотреть заброшенные барские дома в соседнем районе. Главное, что теперь между ним и сыщиком был налажен диалог, и Туровский приоткрыл завесу тайны, сам того до конца не понимая.
Представить, что Барклай приехал в городок для того, чтобы забрать украденный преступниками раритет, было легче легкого. Благородного архитектора, скорее всего, послали не за домом, а за рукописной книгой. Дом – это прикрытие. Если бы Барклаю действительно требовалось приобрести дом, то он обивал бы пороги мэрии, в чьем ведении находились разрушающиеся памятники архитектуры прошлых веков, на восстановление которых, как и на драматический театр, никогда недоставало средств. Тут своих жителей разместить бы по квартирам-муравейникам, а не заботиться о том, как выглядят дома бывших буржуев, в которых до девяностых годов располагались дома-интернаты и прочие богоугодные заведения. Располагались ровно до тех пор, пока не пришли в негодность, а на капитальный ремонт вновь не нашлось денег.
Впрочем, экономия на культуре – это старинная традиция всех русских правительств.
Туровский прикинул, что ему следует проникнуть в номер Василия и хорошенько там покопаться. Аморально? А врать сыщику не аморально? А скрывать от правосудия грабителя раритетов? Андрей был уверен, что Барклай сам не брал ни Домостроя, ни родословной книги. Но он наверняка знал человека или нескольких, которые пошли на ограбление музеев.
И воспользовался плодами их неправедных трудов. Только куда дел ценные книги? Шансов на то, что спрятал их в номере, разумеется, мало. Мало, но убедиться в этом нужно.
Но мог ли Барклай отравить Семена Бубенцова? Раз он интересуется старинными вещами, то почему бы ему не воспользоваться старинным методом удаления с пути нежелательных свидетелей с помощью проверенного веками яда? Но в качестве кого он пришел к Бубенцову? Елену Ивановну он не знает. Зато знает преступников! Точно, думал Туровский, здесь есть связь. Придется опять обращаться к начальнику УВД и просить его выделить человека для слежки за Василием Барклаем. Тяжело работать одному. Только физически тяжело, зато анализировать и думать никто не мешает.