Чисто семейное дело
Шрифт:
Так и остался грозный и могучий демон без татуировки. Он спал, время шло впустую, мир приближался к гибели, и ждать следующего утра не было никакой возможности.
— Идите-ка вы дальше, — решил колдун, — а мы с ним останемся. Проснется — догоним через астрал.
— Отлично! — просияла сильфида, радуясь, что не придется томиться долгим ожиданием.
А Меридит хотела завопить, что Хельги ее брат по оружию, поэтому именно она должна с ним остаться, и она его не бросит, и вообще… Не позволило знаменитое дисье благоразумие. Как бы ни любила она брата, как бы ни хотела лично о нем
— Ладно, — разрешила она недовольно. — Оставайтесь. Только ты смотри, того… — Что именно Балдур должен «смотреть», она и сама не знала, поэтому брякнула первую пришедшую в голову глупость: — Ты его не обижай!
— Щас! — Тот даже руками всплеснул от возмущения. — Непременно примусь издеваться над бедным беззащитным созданием! Буду бить и калечить! Вот только дождусь, когда вы наконец уйдете — и сразу за дело!
— Извини, — нервно хихикнула Меридит. — Я не то имела в виду.
— Идите уже, — махнул рукой колдун.
Но тут, неожиданно для всех, взбунтовался Орвуд. Демонстративно плюхнулся в только что наметенный сугроб и воинственно заявил:
— Я тоже остаюсь!
— Это еще зачем? — не поняли его порыва спутники.
— Затем. Устал я, не желаю понапрасну ноги бить. Отдохну до завтра.
— Вот бурдюк ленивый! — рассердилась Энка, стала, руки в боки, приготовилась к долгим пререканиям.
Но Меридит настойчиво потянула ее за рукав:
— Идем! Хочет — пусть остается, тебе какая разница?
— И что это ты сегодня такая покладистая? — Девица смерила боевую подругу подозрительным взглядом.
— Отвяжись! — буркнула та в ответ и зашагала прочь.
Просто она поняла. Ни при чем были ноги, усталость или лень: Орвуда остановил страх, тревога за брата по оружию — новое, незнакомое прежде чувство, с которым гном еще не умел справляться. Ведь прежде у него не было родственников, любимых по-настоящему, и он не знал, каково это — бояться потерять близкое существо. Ему еще предстояло научиться с этим жить…
И они остались втроем, под сосной, в холодном лесу, медленно заносимом снегом. Балдур подремывал у костра, Хельги спал одурманенным сном, и только гном не находил себе покоя, суетился рядом. Он то махал рукой перед носом младшего брата, то хлопал его по щекам, в надежде вернуть к действительности из мира грез, то ему начинало казаться, будто бы тот дышит слишком тихо, и он лез холодными, плохо гнущимися и почти утратившими чувствительность пальцами проверять, есть ли пульс, бьется ли сердце. А потом тормошил, приставал к Балдуру:
— Ты уверен, что он у нас не помрет? Нет, скажи, ты абсолютноуверен?
— Уверен, — терпеливо отвечал колдун. — Убежден. Абсолютно. Непоколебимо. Гарантирую. Клянусь честью… Да прекрати ты наконец себя изводить! Это простые волеподавляющие чары, для бессмертного они не опаснее укуса комара.
— А для смертного, значит, опасны?! — цеплялся к словам въедливый гном. — Ты учти, Хельги
— Неважно, — втолковывал Балдур, — главное — суть, а не детали. Все будет хорошо.
Почтенный Канторлонг ненадолго успокаивался, но скоро находил новый повод для тревоги:
— Скажи, ты уверен, что он у нас не простудится? Земля-то холодная! Как бы не замерз?!
В этом вопросе Балдур никаких гарантий дать не мог. Тогда Орвуд принимался подбрасывать дров в костер, подтыкать одеяло…
Так и миновала та ночь. А к полудню прекрасно выспавшийся демон и полусонные сиделки его воссоединились с компанией… и едва узнали своих спутников! Моровое поветрие, наделавшее столько переполоха в Дайре, на поверку оказалось свинкой! Карантинные меры, принятые заботливым герцогом, не спасли. Ильзу, Рагнара, Эдуарда и великовозрастную дщерь сенатора Валериания — всех четверых поразила детская хворь. И, разумеется, специализирующийся на благородных недугах эльф лечить такое не умел!
Нельзя сказать, чтобы они сильно страдали физически. Скорее, морально. Девиц раздражал изуродованный внешний вид — кому понравится бродить по миру с раздутой физиономией? Рагнара беспокоило иное.
— Ох, только бы на низ не перешло, — причитал он, не стесняясь присутствующих дам, — ох, только бы не перешло! Отец меня прибьет! Он мне уж сколько лет пеняет, что никак потомством не обзаведусь. А если я вовсе не смогу, после болезни? От свинки, говорят, бывает бесплодие… Что делать-то будем? С наследниками-то? — Он подпихнул в бок друга-принца.
Но Эдуарда вопросы престолонаследия занимали куда меньше. У него болели уши и горло, разговаривать не хотелось.
— Подумаешь, — отмахнулся он. — Лично у меня есть сестра. В крайнем случае она родит.
— Да-а! Тебе повезло! А мне как быть? — затосковал оттонец.
— Ты, во-первых, не каркай, — посоветовала скорая на решения сильфида, — а во-вторых, если что, Розалиана коронуете. В крайнем случае.
— Верно! — просиял рыцарь. — Как я сам не догадался! Я его летом видал — славный парень растет, крепкий, даром что сынок кузена Улля!.. Только имя ему придется поменять, вот что! Настаивать буду! Розалиан Первый, король оттонский! Ужас! Да нас все Староземье засмеет!
…Впрочем, время показало, что волнения были напрасны. До органов государственной важности болезнь не добралась.
Из дневника Хельги Ингрема
Умные существа никогда не станут принимать еду или питье из рук врага. Жаль, что я к таковым не отношусь.
Ругают меня все, кроме Эдуарда, — ему по чину не положено — и, к сожалению, заслуженно. Обобщенный перечень упреков таков: я до сих пор не научился обходить ловчие ямы Соламина, я позволил себя опоить, я всех перепугал до смерти, я даже не попытался хоть что-то разузнать о невестах. И самое главное: я, как последний идиот, слушал чужие речи, занимался историческими экскурсами, вместо того чтобы воспользоваться случаем и объяснить лордам, какую ошибку они допустили и чем она грозит миру! Я должен был орать, бить, крушить, но хоть как-то их вразумить! Почему я этого не сделал?