Чисто весенние убийства
Шрифт:
Нельзя сказать, что сестры Миллер жили на расстоянии плевка от Мерлин-корта, но дом их находился недалеко – в конце Боярышниковой тропинки. Если бы не Джонас, я преспокойно прогулялась бы пешком, а так мы забрались в «хайнц», наш древний автомобиль с открытым верхом. Для разнообразия драндулет решил проявить к хозяевам лояльность и без приключений доставил нас до «Высоких труб».
В этом доме я бывала лишь однажды. Прежде здесь жила чудаковатая старушка, которую в Читтертон-Феллс все звали Дама в черном. В то время сад пребывал в запустении и облезлая дверь находилась в плену ползучих сорняков. Сейчас сад преобразился. Все кусты были аккуратно подстрижены, лужайка скошена, а тюльпаны и нарциссы придавали клумбе живописный вид. Тем не менее, несмотря на царящий вокруг покой, я, взяв в руки дверной молоточек, невольно придвинулась к Джонасу. Может, это покажется глупостью, но «Высокие трубы» напоминали человека, переодевшегося в модные одежды и сияющего белозубой улыбкой, но внутри оставшегося все тем же запущенным и неряшливым существом.
Молоточек едва коснулся двери, но грохот раздался оглушительный. В ответ послышался лай собак. Судя по всему, их было не меньше сотни. Я припомнила, что позади дома, на живописном лужке, сестрицы Миллер соорудили псарню. По словам Рокси, жилище для собачек обошлось им в баснословную сумму.
– Что это за собаки? – В голосе Джонаса не было и намека на восторг.
– Норфолкские терьеры.
Накануне Джонас наотрез отказался спуститься вниз и познакомиться с Барселоной Миллер, иначе бы знал все досконально об этой чудесной породе. Выхлебав с десяток чашек чая, Барселона прочла нам с Фредди страстную лекцию об особенностях экстерьера и нрава этих самых Норфолкских терьеров. Время от времени Барселона заливалась слезами, вспоминая несравненную Джессику, которая по будням предпочитала розовые рюшечки, а по воскресеньям красовалась в сиреневых бантах. Помимо щегольства малютка Джессика была еще и разборчивым гурманом. Она питалась только ливерной колбаской определенного сорта, никогда не садилась за стол, не повязав накрахмаленную салфетку, и требовала, чтобы ее кормили с ложечки.
– Терпеть не могу собачниц, – буркнул Джонас и втянул голову в плащ.
– Это все потому, что сам ты кошатник, – наставительно отозвалась я. Собаки за домом продолжали надрываться, но дверь оставалась закрытой. – Нисколько не сомневаюсь, что сестры Миллер – очень милые женщины. И я не верю, что они заманили нас к себе в надежде выскочить за тебя замуж.
– Да? – Джонас немного оживился. – На твоем месте я бы не был так уверен. Между прочим, я очень выгодная партия: стою одной ногой в могиле, а все свои сбережения храню под матрасом.
– Нет у тебя ничего под матрасом, кроме глупых детективов, – проворчала я в ответ. – Ты ведь больше смерти боишься, что тебя застукают с одной из этих книжонок в руках.
Джонас ухмыльнулся.
– Ага, мне следовало запихнуть под матрас и мое зеркало. Тогда бы уж твоя миссис Гигантс не добралась до него. Какие же у нее ножищи!
– Отдам зеркало в починку, – пообещала я. – А сейчас, Джонас, тебе нужно лишь взглянуть на это треклятое дерево и посоветовать, что с ним делать. А уж возится с ним пусть кто-нибудь другой. Думаю, сестры могут себе позволить нанять для этого дела работника.
– Ты бы, Элли, лучше еще раз постучала, – пробурчал Джонас. – По-моему, сам Господь проснулся бы от гама, который подняли эти собаки.
Я потянулась к молоточку, и в эту секунду дверь распахнулась. На пороге стояла Женева Миллер. Рассыпавшись в извинениях, она провела нас в дом. В отличие от сестры Женева нисколько не напоминала одряхлевшую нимфу. Невысокая, полная, с короткой стрижкой и карими глазами. Да и наряд ее отнюдь не отличался богемностью. Брюки и джемпер, причем и то, и другое весьма потрепанное. Настоящая собачница, подумала я, стараясь не смотреть на Джонаса.
– Элли Хаскелл и мистер Фиппс! Как приятно, что вы пришли! – Женева провела нас по неширокому холлу к вешалке. – Можете повесить сюда одежду. Пройдемте в гостиную. Мистер Фиппс, прежде чем заняться яблоней, вы ведь не откажетесь от чашки чая с печеньем?
– Благодарствую. – Джонас взъерошил усы и моргнул. – Мало радости точить лясы со всякими чокнутыми святошами, которые только и знают, что талдычат про гимны и спасение души. Я уж лучше займусь делом с матушкой-природой. А потом посижу на кухне и подожду миссис Хаскелл.
– Ну что ж, о вкусах не спорят, – подхватила Женева. – Возможно, на кухне куда уютнее, чем в гостиной.
До чего ж приятная особа, подумалось мне, из тех, кто не станет мириться с чужими слабостями. Уж если к чаю полагается одно печенье, то попробуй только позариться на второе, мигом поставит на место.
Неожиданно в холле появилась Барселона. Я не заметила, как она вошла. Выглядела Барселона до крайности измученной: непомерно огромные очки съехали набок, уголки рта уныло опущены вниз, длинные темно-русые волосы спутаны.
– Женева, тут возникло затруднение. – Барселона не обратила на нас с Джонасом никакого внимания. – Ты должна посмотреть…
– Сейчас, дорогая, только не надо впадать в панику. Нет такой проблемы, с которой мы бы не справились! – Лицо Женевы смягчилось, словно она разговаривала с маленьким ребенком. – Только провожу миссис Хаскелл в гостиную и сразу же приду к тебе.
Она открыла дверь, впихнула меня в комнату и ретировалась. Судя по всему, у них то ли подгорели лепешки, то ли одна из сук вот-вот разродится. Я оглянулась. Джонас неохотно шаркал по холлу вслед за сестрами. Уж не вторглись ли мы в неурочный час, спросила я себя. Такое впечатление, будто мы очутились в центре какой-то мелодрамы.
Гостиная выглядела иначе, чем в те времена, когда в «Высоких трубах» жила Дама в черном. Некогда темные стены были выкрашены светло-бежевой краской, выцветшие тюлевые занавески исчезли, и из окон открывался чудесный вид на сад. Да и мебель другая: вот этих уютных кресел не было, и этого письменного стола, и маленьких сервировочных столиков. Под ногами мягко пружинил ковер. Я обвела комнату взглядом. Очень мило. Вот только эта картина в роскошной позолоченной раме… Я изумленно вытаращила глаза. Портрет терьера в натуральную величину. Собака кокетливо косилась на зрителя, на шее гигантский сиреневый бант, на левой лапе поблескивает огромный рубин. Должно быть, это и есть покойная Джессика. При жизни терьерша, похоже, была неравнодушна к драгоценностям.
Разглядывая портрет, я не заметила, как в гостиную вошли еще несколько человек. Члены Домашнего Очага сгрудились вокруг камина, словно свечки в канделябре. Сэр Роберт Помрой, при малейшей возможности пускавшийся в разглагольствования, произносил пламенный спич, обличая растратчиков цветочного фонда. Его жена, бывшая Морин Давдейл, с благоговением внимала каждому слову супруга. Полковник Лестер-Смит изучал рисунок на прикаминном коврике. Четвертым был Том Эльфусс, крошечный человечек с огромным лбом и глубокими залысинами, поселившийся в Читтертон-Феллс около двух месяцев назад. При взгляде на его лицо перед глазами сразу возникал лимон. Наверное, нелегко жить с таким именем – люди тут же вспоминают о прекрасных существах, разгуливающих среди цветов, тогда как ты уродлив как смертный грех.