Чистые сердца

Шорван Замба

Волк тяжело дышал, полностью высунув язык, и не подавал виду, что он готовится напасть на человека – лежал и лишь искоса смотрел на своих преследователей. Пастух на лошади рысью пошел к зверю, закрутил длинный бич, закрепив его на своем поясе. Верхом, подойдя к лежачему волку, он достал свою плеть со свисающим вшитым набалдашником. И если бич и волчьей шкуры не пробил бы, то размашистые удары плетью могли переломить неокрепшие волчьи кости и отбить сухие мышцы хищника, превратив их в отбивную.

Призвав свои последние силы, молодой волк, ощетинившись, внезапно бросился в прыжке на лошадь, пытаясь вонзиться своими острыми клыками в шею пастуха, но человек слишком долго гнал его по жаркой степи, и слишком мало сил было сейчас у него. Свирепый хищник не допрыгнул не только до всадника, но и до лошади, быстро среагировавшей на его неожиданный выпад. Лишь звонкий лязг его зубов просвистел рядом с гарцующим мерином. Пастух управлял своим вороным конем так умело, что казалось, будто лошадь является продолжением его тела, и это сам пастух уворачивается от яростных атак хищника. Всадник кружился вокруг волка на лошади, поднимая пыль, а тот раз за разом пытался достать его, но каждый волчий выпад оказывался напрасным. Уж слишком хорошо человек чувствовал дистанцию, словно зная все возможности тела его противника. Каждый последующий прыжок был всё медленнее и короче. Силы молодого зверя таяли, и собаки, заметив эти изменения, хищно облизнулись. Тайшар уже представлял у себя в голове, как повалит добычу своим массивным телом. Цухул, не раз помогавший хозяину в охоте на волков знал, что при первой же возможности нужно хватать хищника за шею и душить до тех пор, пока дикий зверь не испустит дух. Харал же хотел только одного – волчьего мяса. Он, конечно, понимал, что волк похож на него самого и его братьев, но желание вкусить волчатину внутри него говорило об обратном. К тому же он не раз видел, как они ели собак, и рассматривали их исключительно как добычу, хотя слабых и больных соплеменников волки тоже рассматривали как добычу. Харала оскорбляло то, что его, гордого банхара – того, кого остерегаются даже люди, сравнивают с убогими степными падальщиками, которых боятся лишь трусливые лисы и неуклюжие барсуки. Харал зарычал и залаял еще сильнее, будто отстаивая у человека свое право на убийство загнанного зверя.

Часть III

Пастух продолжал кружить вокруг волка на лошади, заставляя того выпрыгивать в слепой надежде достать своего противника вновь и вновь. Хищник уже и не надеялся достать до человеческой шеи или ноги, как он планировал изначально. Сейчас он мечтал впиться своими смертоносно острыми зубами хотя бы в лошадь. Волк прыгал и прыгал. Атаки на человека уже успели превратиться для него в рутину, но в один из таких выпадов, зверь допустил глупую осечку – он прыгнул слишком высоко и продержался в воздухе слишком долго. По крайней мере, этого времени пастуху хватило, чтобы развернуть коня и проскакать рядом с уставшим волком. Вместе с покинувшей хищника скоростью ухудшилась и реакция. Он долго летел и долго приземлялся, ведь теперь его тело казалось ему чрезмерно тяжелым. Молодой волк не успел среагировать, и удар плетью по голове, ставший для него роковой неожиданностью, он встретил своим затылком. Он слышал звук копыт приближающейся лошади, но уставшее тело не слушалось его. Пастух, одной рукой удерживая поводья, а другой крепко держа плеть, свис под углом с лошади, чтобы достать до него, и размашистым ударом поразил набалдашником плети волчью голову. Зверь замертво упал на землю, словно сраженный разрядом молнии. Будто в пьяном бреду он пытался встать, но раз за разом ему это не удавалось. Крепкое поджарое тело, сотворенное природой как идеальная машина для убийства, больше не слушалось его. Ноги у волка расходились, и все движения были хаотичны. Его голова находилась в неестественном положении, будто шея уже не может её удержать. Взгляд у него больше не походил на тот хищный уверенный взор, заставляющий содрогаться и бояться. Теперь он был пустым – с широко раскрытыми потрясенными глазами волк вертел своей головой и никак не мог удержать ее, совершенно не понимая, что происходит. Хищник был ошарашен и находился в абсолютной растерянности. Пастух смотрел на волчонка каменным беспристрастным взглядом, но глаза его горели охотничьим азартом. В ту же секунду, соскользнув с седла, он подбежал к поверженному сопернику и, крепко схватив ошарашенного скулящего волка за шею, прижал хищника к земле. Хищник смог лишь немного приоткрыть пасть и жалобно тявкнуть. Единственной конечностью, которая хоть немного слушалась его, он карябал смуглую руку пастуха своими тупыми когтями на передней лапе, оставляя лишь белые следы, какие остаются от тонких человеческих ногтей. Хищник жадно ловил воздух раскрытой пастью, из последних сил пытаясь поймать взгляд человека, который возвышался над ним и закрывал собой солнце. Он искал его глаза, но взгляд тускнел, и победивший соперник превращался в темный расплывающийся силуэт. Лишь серебряная серьга изредка рикошетила солнечные лучи в уже закрывающиеся, стекленеющие глаза умирающего зверя. Старый пастух, достав из своего сапога короткий нож, провел острым, сверкнувшим на свету лезвием по волчьей шее, разрезал грубую шерсть, а затем и нежную кожу. Теплая темно-красная кровь хлынула на землю. Перерезанное горло хищника хрипело. Лапы его задергались в конвульсиях из-за быстро сокращающихся мышц. Волчьи глаза уже закрылись, и через несколько минут хищник уже не дышал.

Псы ликовали, заливаясь лаем и размахивая пышными хвостами. Старый пастух спокойно стоял над поверженной жертвой, посасывая трубку во рту и выпуская клубы дыма из ноздрей. Человек испускал удовлетворение и довольство собой, ведь это была благородная охота на благородного зверя, выполненная по всем канонам степного кодекса чести. Харал тоже держался рядом, стоя вблизи бездыханного тела хищника. Обнюхивая его и вдыхая свежий запах смерти, он унюхал волчью кровь, стекавшую частыми каплями из перерезанной глотки. Харал с наслаждением принялся вылизывать её с пыльной земли, уставившись при этом в своё отражение в остекленевших глазах. Цухул настороженно держался по левой стороне от хозяина, чтобы не мешать ему расправляться с добычей. А Тайшар же старался не подходить близко к человеку. Несмотря на то, что бич был завернут и закреплен на поясе и ему был любопытен запах и вкус волка, за которым он гнался больше четырех часов по раскаленной степи, Тайшар не решался подойти ближе. Рыжий банхар прекрасно запомнил ту трепку, совсем недавно устроенную ему старым пастухом.

Выпустив последние капли крови из хищника, старый пастух поднял тушку, собираясь закинуть её на лошадь. Но конь начал фыркать и бить копытом, широко раскрытыми глазами таращась на убитого волка, распластавшегося на плече у человека. С каждым шагом пастуха к нему мерин подавал назад. Старый пастух сбросил тушку на землю и ухватился за висевшие поводья, затем похлопал коня по шее, погладил и что-то шепнул на ухо. Стащив с себя верх полукафтана, обнажив торс, он снял нательную холщовую рубашку и завязал ею глаза коню. Потом подвёл за поводья к мертвому волку, поднял тушку зверя и закрепил подле задней луки седла. Снял с мерина рубашку, развязав скрученные в узел рукава на его подбородке, надел её на себя, натянул стеганый полукафтан и взобрался на лошадь.

Уже темнело, и необходимо было возвращаться домой. Зычный свист пронесся по округе – команда идти домой.

Глава Третья

Резня

Часть I

В степи вечерело. Обжигающие лучи уходили за горизонт вслед за огненным солнцем. Лазурное небо окрасилось пурпурно-розоватыми предзакатными оттенками. В гуще золотисто-коричневой травы, опершейся стебельками друг на друга из-за беспрестанного ветра, стрекотали сверчки, а над ней в поисках добычи летали разноцветные стрекозы, приземлявшиеся для трапезы на ветвистые тамариски.

У берега полувысохшей речушки отдыхали охотники: старый пастух вместе со своим вороным конем, Цухул, Харал и Тайшар. Старший из братьев, утоливший свою жажду после изнурительной многочасовой погони, мирно дремал у ног хозяина, а Харал с Тайшаром, лежа поодаль, хищно облизывались, смотря на окровавленную тушку мертвого волка, что была закреплена перед седлом на лошади. Они смотрели на неё настолько явно и жадно, что смутили этим мерина. Вороной конь косился на них, недовольно фыркал, переступал и бил копытом землю, но ничуть не впечатлил этим ни Харала, ни Тайшара.

– Я голоден. Почему хозяин не делится с нами волчатиной, ведь мы гнали его так долго. Почему он не даст нам то, что наше по праву? – призывая к собственной справедливости, рассуждал Тайшар.

– Старик всегда был жаден, – язвительно добавил Харал.

– Когда мы вернемся на стоянку, то я возьму двух… нет! Трех цыплят!

– Не будь глупцом, Тайшар. Разве глупости я тебя учу? Возьмешь слишком много – и старик прознает, что это мы воруем его птичек.

– Не веди себя как Цухул, Харал! Не надо меня учить жизни. К тому же у этих птенцов одна судьба – стать едой. Так какая разница – для меня или для человека?

При упоминании старшего брата, Харал злобно оскалился, но с наигранной снисходительностью продолжил:

– Я лишь хочу, чтобы хоз-яя-ин, – протяжно и акцентированно произнес Харал, – не подвесил моего младшего наивного братца на крюках, как он это делает с освежеванными тушами забитых овец. Как ты думаешь, какая мысль придет старику в его пустую, пропитанную табачным дымом, голову, когда он узнает, что это мы убиваем его птенцов, а не проклятые хорьки и лисы. Или твоя судьба стать убитым этим немощным пастухом?

– Я не боюсь ни смерти, ни человека, ни кого-либо еще… И потом, чему быть, того не миновать. Все мы рано или поздно умрем.

Наивность младшего брата лишь искренне рассмешила Харала, но он сдержал свой смех, лишь слегка ухмыльнувшись. Тайшара же охватило негодование и скрытая злоба. Он уже планировал свою ночную вылазку в курятник и делить свою добычу с Харалом не собирался. Он представлял, как дождется ночи, прокрадется мимо спящих братьев и перепрыгнет невысокий заборчик, огораживающий курятник. Тайшар воровал понемногу: одного-двух цыплят в месяц. Он пристрастился к ним, когда молодой сын пастуха по своей неопытности скормил заболевшего цыпленка Тайшару. Старый пастух запретил своему отпрыску более кормить цыплятиной собак, но Тайшар запомнил этот нежный вкус неокрепших желтеньких птенцов и совсем не собирался от него отказываться. К тому же, ему в его ночных грабежах охотно помогал Харал.