Чистые сердца

Шорван Замба

Бурул, Цухул и Санан пытались отучить Тайшара от этой дурной привычки. Особенно усердно наставлял самого младшего брата обычно спокойный и отрешенный от всех бытовых проблем Бурул. Для него воровать у хозяина было тяжким проступком, не поддающимся пониманию. Старый Бурул просто не мог представить себе, что можно идти против воли хозяина. Для него это было бессмысленно и противоречило самой цели благородных банхаров – служению людям. Но Тайшар своевременно нашел, по его собственному мнению, вескую причину для воровства у человека, ибо всему в этом мире необходимо обоснование.

– Каждому животному предписан свой конец, так зачем довольствоваться скромным малым? – рассуждал Тайшар. – Чему быть, того не миновать. Курица рождена, чтобы её съели, а я рожден, чтобы есть. У каждого своё предназначение и своя судьба. Не я сделал этот выбор – за меня уже выбрала сама природа.

С тех пор старшие братья, посчитали, что Тайшар, будучи взрослым самостоятельным псом, сам сможет разобраться со своими делами и, наконец, определиться со своей судьбой. И все-таки Бурул находил это кощунством для рабочей собаки, хоть и старался скрывать свои чувства, а все свои пламенные речи для наставления младшего брата уходили на философские разговоры с самим собой. Санан также верил в судьбу и предрешенность всего сущего, но его возмущала столь удобная жизненная позиция. Она не направляла младшего брата, а лишь оправдывала его проступки, вынуждая не бороться со своими страстями, а идти у них на поводу. И все же Санан видел, как непоколебим Тайшар в своей вере, потому и не решался подвергнуть сомнению его слова. Все три брата переживали за Тайшара, но Цухул видел корень всех проблем в Харале.

Часть II

Злобная и трусливая душа – это частое явление в жизни, но Харал трусливым не был. Не получив в детстве любви и нежности, он начал питаться страхом своих врагов. Он упивался жестокостью и ненавистью, потому как иных сильных чувств он попросту не знал. Его считали кровожадным мясником, насыщающимся не столько результатом охоты – добычей, сколько самим процессом – кровавым убийством. Харал славился своей испорченностью, поэтому он невольно находился в изгнании в среде собственной семьи. Но Харал не был одиночкой по своей натуре, потому, лишенный крепкой связи со своими братьями, в душе он, наверняка, сильно тосковал, хоть и сам того не признавал. Если Санан был замкнутым по характеру с самого своего рождения, находясь ото всех на расстоянии в собственном уединении, то Харал с жаждой к жестокости не родился. Ему просто не повезло родиться третьим. Появившись на свет после Цухула – энергичной и сильной овчарки, Харал был невольно обречен на вечное соперничество с ним.

С самого детства он воспитывался под градом ударов от старого пастуха, которого упорно не хотел слушаться, нарушая всякие порядки на животноводческой стоянке. Кусая овец и ягнят, гоняя юных жеребчиков и лая без умолку по ночам, он только вынуждал своего хозяина еще больше вымещать на его шкуре всю человеческую ярость. Харал испытал и удары звенящего бича; и тяжелые палки, что разлетались в щепки – настолько сильно били ими; и хлесткие удары крепких кулаков старого пастуха, но самые глубокие раны на шкуре Харала оставили не побои от чужого по происхождению человека, а зубы его родного старшего брата – Цухула.

Так уж вышло, что Харал был третьим по старшинству после Бурула и Цухула. И ввиду того, что Бурул был самым старшим, а потому неприкасаемым, да и по своему нраву он был добродушным псом, роль главного соперника Цухула выпала именно Харалу. Цухул с самого детства был одарен и мощью, и скоростью, и несгибаемой силой воли. И каким бы сильным или быстрым ни был Харал – Цухул был сильнее и быстрее. Сотни схваток – и во всех побеждал талантливый во всем Цухул, одаренный самой природой для бойни и насилия.

С возрастом Цухул, конечно, понял, что та звериная озлобленность, сидевшая в Харале, не что иное, как результат соперничества между ними, в котором предсказуемо победил старший из них. И все-таки, глубоко внутри Цухула гложила вина. Именно поэтому Цухул защищал спокойного и совершенно неагрессивного Санана от нападок Харала, дабы прекратить бесконечную цепочку, что он начал, и замкнуть порочный круговорот жестокости среди братьев на несправедливо единственной его жертве – Харале. И теперь, наблюдая за юношеским, самонадеянным и показным бесстрашием Тайшара, Цухул не пресекал вольности самого младшего брата, тем самым позволив ему самому прийти к признанию собственной неправоты.

Часть III

Большой и сильный, с огромной черной гривой из колтунов свалявшейся шерсти, косматый банхар Цухул был словно степной лев. Не всякий зверь в этих местах был способен одолеть его. Сила этой овчарки была настолько впечатляющей, что сам старый пастух стремился испытать её раз за разом.

В прошлом году, поздней осенью, когда холодный степной ветер пробирал до самых костей, а участившиеся ливни размывали глинистую почву и делали степь труднопроходимой, к старому пастуху на животноводческую стоянку приехал неизвестный человек. Но не он вызвал любопытство банхаров, а то, что пришло вместе с ним. На длинной веревке, что крепилась на толстом кожаном ошейнике, за человеком, сидящем на гнедо-пегом коне, шел большой белый алабай.

Все банхары собрались у юрты пастуха, с любопытством разглядывая прибывших гостей. Незнакомый человек ловко спрыгнул со своего жеребца и позвал старого пастуха. Тот неспешно вышел, покуривая свою бриаровую трубку. Люди с приветственными улыбками подошли друг к другу и несколько минут о чем-то говорили. Потом старый пастух посмотрел в сторону юрты, где стояли банхары, и зычным свистом подозвал Цухула. В это время незнакомый человек отвязал веревку от ошейника и крепко схватился за него, удерживая хмурого алабая. Старый пастух также взялся за гриву Цухула. Люди стали подводить собак друг к другу. Цухул уже настороженно смотрел на алабая, энергично виляющего своим обрубленным хвостом. Огромный белый пес начал лаять, рычать и срываться из крепкой руки своего хозяина, а из его пасти хищно текли пенистые слюни. Подведя собак друг к другу на расстояние в несколько метров, люди одновременно отпустили псов и отошли назад. Разъярённый алабай ринулся на Цухула, надрывисто лая и рыча.

Белый алабай был выше Цухула и выглядел гораздо крупнее. Поджарый, но при этом массивный. Его длинные и крепкие лапы удерживали мускулистое тело и огромную голову, а налитые кровью глаза ужасали. Цухул спокойно стоял на месте и планировал схватить своего соперника за шею мертвой хваткой, но алабай со всей своей мощью свалил с ног черного банхара. Он сминал Цухула, пользуясь ростом и силой. Банхар уворачивался от больших белых зубов овчарки, но выходило это с каждым разом всё хуже и хуже. Налипшая на его лапы глинистая тяжелая грязь замедляла банхара, и энергичная борьба начинала превращаться в тягучую возню. Алабай кусал Цухула за плечи и спину, от чего глаза Цухула наливались кровью от ярости и злобы. После каждого выпада алабая он отлетал и падал. Ему не хватало мощи и веса, но не этим силён банхар, а врожденной хитростью и природной выносливостью, умением выдержать напор любых собачьих челюстей. Увернувшись от очередного укуса, банхар вцепился в шею алабая, но его клыки не достигли даже собачьей шерсти, застряв в толстом кожаном ошейнике. Своей массивной головой белый пес боднул Цухула, освободившись от захвата, и уже сам схватил Цухула за шею. Сильно мотая своей крупной головой, он будто рвал банхара в клочья. И, пожалуй, так бы и было, если б на шее у Цухула не было гривы из колтунов свалявшейся шерсти. Лишь она спасала его.

Алабай изо всех сил, что у него были, мотал головой из стороны в сторону, пытаясь разорвать черную свалявшуюся шерсть банхара. Изрядно устав, и оттого тяжело дыша, алабай начал замедляться и давать себе паузы для отдыха, при этом не отпуская шею банхара. Цухул, заметив это, схватил алабая за переднюю лапу, так удобно стоявшую прямо перед его носом. Крепко сжав свои зубы, с грозным рычанием он принялся мстить противнику за все те унижения, что ему пришлось вытерпеть. Кровь алабая окропила белую шерсть на израненной лапе овчарки, морду банхара, ощетинившуюся в яростном захвате, и мокрую вязкую землю вокруг. Стоит отдать алабаю должное. В этот момент он испытывал невероятную боль, но не заскулил и не ослабил свой захват на шее у черного банхара. Цухул, мотая своей головой, настолько сильно трепал переднюю лапу, что вся налипшая на неё глина слетела. Банхар был беспощаден, но алабай героически терпел. Всё изменил хруст дробящихся костей. От болевого шока глаза у алабая резко расширились, и на долю секунды он ослабил свои челюсти, но и этого было достаточно, чтобы Цухул отпустил окровавленную сломанную лапу и схватил шокированного и застывшего на миг алабая за нос. С ещё большей яростью Цухул, прокусывая зубами мокрый нос своего противника, замотал своей головой, а вместе с ней по инерции моталась и голова алабая. Охрипшим, обессиленным голосом алабай заскулил. Неизвестный человек в страхе схватился за голову и громко закричал на собак. Старый пастух, зычно свистнув, позвал к себе Цухула, и тот, будто ничего и не было, отпустил алабая и собрался уже было подойти к хозяину, но неизвестный человек, подавшийся к собакам на своей лошади, с размаху хлестанул своей плеткой по спине Цухула. Банхар оскалился от боли и получил второй удар, а затем и третий. Если бы Цухул вовремя не отбежал, его забили бы до смерти. Неизвестный человек подбежал к своему псу, внимательно осмотрел его, после чего тот, хромая и хрипя, пытался проковылять к банхару для продолжения боя. Он лаял, и лай его был невыносимо жалким.