Читать не надо!
Шрифт:
Я не эмигрантка, не беженка и не нищенка. Я — писательница, в известных обстоятельствах решившая, что больше не буду жить в своей стране, потому что эта страна уже больше не моя.
Хорошие девочки попадают на небо, а плохие куда захотят
Если я утверждаю, что я не изгнанник и не существо без роду, без племени (хоть и бродяга), то это потому, что я не выношу понятия «изгнанник», овеянного Жалостливым романтическим мифом. (Брейтен Брейтенбах[36])
Однажды я с любопытством наблюдала, как один мой коллега-писатель, выходец из Восточной
В этом эпизоде меня особенно тронуло то, каким образом этот человек себя позиционировал. Он подогнал свой имидж под общепринятый стандарт. И именно эту фотографию таскает с собой повсюду потому, что первая его жена уже слишком стара (стыдно), и первое чадо порядком в летах (выдает его писательский возраст). Третья жена чересчур молода, может создать у окружающих впечатление несерьезности. Вторая пришлась в самый раз.
Писательница-эмигрантка, незамужняя, бездетная, в бумажнике которой нет даже фотографии любимой собачки, принадлежит к самому низшему рангу писателей- изгнанников. Потому что приличные женщины дом не бросают.
Наверное, именно поэтому, когда я покидала Загреб, моя мать сунула мне альбомчик величиной с бумажник, который она начинила семейными фотографиями.
— Возьми с собой, — сказала она. — Чтоб хоть что-то показывать, если спросят… Чтоб не подумали, будто ты одна-одинешенька в этом мире…
Изгнание как киноэкранпроекция
Изгнание в одночасье приводит вас туда, куда обычным путем можно добираться всю жизнь. (Иосиф Бродский)
Писателя-эмигранта встречают отнюдь не равнодушно. Его жизненный выбор — изгнание — возбуждает не только людей из покинутого им окружения, но также и людей из того круга, в который он попадает. Каждый ожидает от писателя-изгнанника политической подоплеки его поступка, это уже навязло в зубах. Привлекательным изгнанника делает сама идея изгнания. Идея добровольного исхода втайне интригует каждого. Эмиграция — это полная смена всего, это вхождение в иную жизнь, осуществление заветной мечты: что будет, если однажды проснуться в незнакомом городе, в незнакомой стране, возможно, другим человеком? Эмиграция — нечто вроде вожделенного испытания: все мы в глубине души желаем проверить, выдержим ли жизненный экзамен. Эмиграция _ это та самая мечта о трансформации.
Суррогат изгнания
Добрый старый беженец уже не тот, что прежде. (Иосиф Бродский)
Современному человеку, наконец-то покинутому Богом и идеологиями, предоставленному полностью самому себе, осталось только одно — он сам, неприкрытый, голенький. Достигнув «практической свободы» (Бодрийяр [38] ), человек не понимает, ликовать ли ему от этого столкновения с самим собой или наоборот, потому что, похоже, более всего современному человеку хочется при своей новой
38
Бодрийяр, Жан (род. 1923) — философ и социолог, критик современного общества потребления.
Медицина, в особенности пластическая хирургия, стала для современного человека волшебным средством преображения; вариации на тему переделывания себя многочисленны и полны фантазии. Некая Синди Джексон перенесла дюжину операций в стремлении изменить свою внешность и стать похожей на куклу Барби. Одна жительница Нью-Йорка выдержала множество операций, чтобы стать максимально похожей на свою любимую сиамскую кошку.
Культурная одержимость физическим преображением (а ничего, кроме собственного тела, мы в своем распоряжении не имеем) находит удовлетворение в спортивных залах, в индустрии диет, технике лепки тела и, разумеется, в моде.
— Вам дано быть такими, какими захотите, — утверждает Ральф Лорен, проводя в жизнь идею о том, что создание самого себя есть фактически высшая стадия человеческой свободы.
Культурная одержимость «духовной» свободой находит удовлетворение в поисках всякого рода гуру, таблетках счастья и пособиях на тему: как стать иным, как изменить себя. Вместо профессии психотерапевта появилась новая: теперь «инструктор» управляет личной жизнью человека, предлагает жизненные изменения, руководит отдельными моментами личной жизни.
Охота к перемене мест уже не удовлетворяется туризмом (суррогатом эмиграции), она прибегает к суррогату воображения — архитектуре. «Диснейфикация» Америки, а также постепенно и всей Европы, подкрепляется такими универмагами, как «Найклэнд», мультимедийный коммерческий храм кроссовок, а также отелями, тематическими парками, торговыми моллами, где «покупатели превращаются в иммигрантов. Система, в которой они вращаются, слишком необъятна и не способна зафиксировать их в определенном месте, но держит покупателей крайне цепко, не давая им возможности выйти за ее пределы и эмигрировать в иное место» (Мишель де Серто [39] ).
39
Серто, Мишель де (1925–1986) — французский историк, социальный философ; член ордена иезуитов.
В конце двадцатого века человек сам сделался собственной любимой игрушкой. Он занят тем, что делает и переделывает, изменяет и снова преображает себя. В общем, сегодня все великие утопии и революции слились в одно: идею революции в отношении собственного тела, своего собственного имиджа, своей собственной личности.
Эмиграция — жизненный выбор, а не спектакль и не игра. Эмигранта от туриста или самопреображенца отличает пока еще бесповоротность изгнания. Не будь причины в этом, мы все стали бы эмигрантами.