Читатель предупрежден
Шрифт:
— Эксперимент! — схватился за голову Мастерс — Поговорим разумно! Как вы это сделали? Какими средствами при этом воспользовались? Может быть, вы узнали о новом методе убийства одним ударом в желудок? Таким, который никогда не подведет, разумеется. Или ударом по голове тяжелым предметом? Или, может быть, о каком-то новом способе убийства, который позволяет сразу отправить человека на тот свет?
— Ага, я вижу, вы слышали о некоторых признанных наукой возможностях, — констатировал Пенник.
— И которым же из этих методов вы воспользовались?
— Открытие этого я предоставляю вам, — усмехнулся Пенник.
— В самом деле? Значит, вы признаетесь в использовании одного из этих методов?
— Напротив. Я не применял ни одного из них, вернее, применил, но не в полном смысле слова.
— Не в полном смысле слова? Что вы хотите этим сказать?
— Что я воспользовался оружием, которое может поражать, а при соответственном использовании — убивать. Если вам обязательно нужно определение — назовем ее «Телефорс» — физическая сила, действующая на расстоянии — сила, которая может стать орудием уничтожения. До сих пор я не отдавал себе отчета в том, насколько она мощна. — Как раньше, в минуту волнения, лицо его покрыла бледность. — Я очень устал, инспектор. Не надо больше меня расспрашивать. Говоря в общих чертах, это та сила, которая позволяет мне сейчас читать ваши мысли.
— Значит, вы знаете, о чем я думаю в эту минуту? — допытывался Мастерс, наклонив голову.
Пенник слегка усмехнулся.
— Разумеется. Вы обдумываете различные варианты моей безвременной кончины. Это видно каждому, кто хорошо к вам приглядится. Но то, о чем я говорил, относится к вашим тайным мыслям, которые вы стараетесь отбросить от себя. Вы надели на себя маску искусственной веселости, потому что вас мучает серьезное беспокойство. У вас есть ребенок — дочь, которая, если не ошибаюсь, завтра пойдет в госпиталь на операцию аппендицита. У нее довольно слабое здоровье, и вы так об этом беспокоитесь, что не сомкнули глаз всю ночь.
Мастерс покраснел и тут же неожиданно побелел. Сандерс никогда не видел у своего старого приятеля такого выражения лица.
— Вы сказали ему об этом?! — взорвался инспектор.
— Но я сам ничего не знал, — возразил Сандерс, кладя ладонь ему на плечо. — Мне очень жаль.
— Но это правда? — настаивал Пенник. — Верьте мне, дружище, вам все равно придется убедиться в этом раньше или позже.
— Давайте оставим мои дела в покое, если вы не возражаете. Хм-м… Вернемся… а, вот: вы можете нам сказать, что вы делали в то время, когда был убит Сэмюэль Констебль?
— Я все думал, когда же вы зададите мне этот вопрос, — усмехнулся Пенник. — Выясним это раз и навсегда. Доктор Сандерс и мисс Хин могут засвидетельствовать, что в пятницу, в семь сорок пять вечера мистер Констебль был жив и здоров. Он появился в комнате доктора, чтобы выяснить причину странного шума. — Столько злорадства скрывалось в его словах, что Сандерс почувствовал его почти физически. — Я был тогда внизу. Где-нибудь без пятнадцати минут восемь в дверь черного входа позвонили. Как вам, наверное, известно, вся прислуга лежала в госпитале, и в связи с этим некая миссис Чичестер согласилась приготовить пищу для обитателей дома. Я отворил дверь. Миссис Чичестер явилась на работу в сопровождении сына Льюиса, видимо, ради приличия. Я занимался приготовлением ужина, поэтому сказал им, что они могут помочь мне, если хотят. По какой-то, неизвестной для меня причине, они казались сильно взволнованными…
Здесь Сандерс прервал его. Это был один из эпизодов, которые меньше всего нравились ему в этой истории.
— Почему вы не скажете старшему инспектору, по какой причине они были взволнованы?
— Не понимаю.
— Миссис Чичестер и ее сын, — пояснил Сандерс, — скажут вам, что, когда мистер Пенник открыл им дверь, он тяжело дышал, как будто только что пробежал стометровку, и вращал глазами. За время от семи сорока пяти до восьми, с небольшими перерывами, у него были приступы легкого помешательства. В восемь, когда миссис Констебль закричала наверху, они не смогли уже больше это переносить. Они сбежали из дома так, как будто сам дьявол гнался за ними, и больше уже не вернулись.
— Так, доктор, и что же дальше? — спросил Мастерс.
Сандерс посмотрел на Пенника.
— Я просто задумался над тем, почему он так запыхался, когда открывал им дверь. Может быть, он был наверху?
— Нет, не был, — заверил Пенник. — Но доктор Сандерс очень любезно… — он заколебался, — очень любезно заменил меня в описании событий. Миссис Чичестер и ее сын скажут вам, что между семью сорока пятью и восемью часами я не высовывал носа за пределы кухни или столовой: они подтвердят это наверняка, потому что двери в столовую были открыты. Доктор Сандерс же, как врач, может сказать вам, что мистер Констебль умер около восьми. Думаю, что этого достаточно.
Мастерс упер стиснутые кулаки в бока.
— Прекрасное алиби, не так ли!
— Вы совершенно правы, прекрасное алиби, — усмехнулся Пенник.
Наступила тишина.
— Дорогой инспектор, я знаю английские законы. Вы не решитесь арестовать меня, даже не получите такого приказа. Вы не сможете ни применить ко мне допрос третьей степени, ни даже временно задержать меня как «необходимого для дела свидетеля». Как я уже упоминал, я боюсь всяких замкнутых помещений. Впрочем, я не являюсь свидетелем. Я просто убил этого человека. И я действительно не представляю, что вы можете предпринять в данном случае.
Старший инспектор вглядывался в него, как завороженный, но не мог выдавить из себя ни слова. Пенник потянулся за шляпой и тростью. Солнечный свет падал на его редкие песочного цвета волосы. Он сидел, выпятив грудь и глядя прямо перед собой. Потом он стиснул кулак и изо всей силы ударил им по столу.
— Послушайте, господа, усилием моего сердца, тела и ума я высвободил энергию с неограниченными возможностями. Отыскал спрятанные сокровища великой тайны. Доктор Сандерс может рассказать вам, что нет области более таинственной и трудной для исследований, чем нервный шок, но я разгадал ее секрет. И прежде, чем буду почивать на лаврах, я докажу ученым, занимающимся этой проблемой, что их логика — это просто ребячество, а они сами — слепые летучие мыши и совы. Однако эта сила должна использоваться для того, чтобы делать добро. Да. Для добра. Всегда, всегда, всегда! Как бы мы высоко ни ценили Сэмюэля Констебля, никто не заметит его отсутствия…
— А вам не пришло в голову, — прервал его Сандерс, — что жена почувствует его, как вы называете, «отсутствие» очень болезненно?
— Жена! — пренебрежительно повторил Пенник.
— Это очень достойная женщина. Если допустить, что вы ответственны за смерть ее мужа, неужели тот факт, что она совершенно убита горем, оставляет вашу совесть спокойной?
— Если допустить, что я ответственен? — с удивлением повторил Пенник, поднимая вверх песочного цвета брови.
— Да, я сказал именно так.