Читая Тэффи

Седов Геннадий

Подняли, как водится в смутные времена, головы махровые защитники престола, черносотенцы, люмпены, голытьба, нашли козлов отпущения – евреев. «Бей жидов, спасай Россию!» Череда еврейских погромов в Мелитополе, Житомире, Екатеринославе, Симферополе, Киеве. Шайки громил врываются в принадлежащие евреям лавки, магазины, частные дома, тащат все подряд, жгут мебель, выбрасывают на улицу вещи. Сотни убитых, тысячи покалеченных. Власти смотрят на бесчинства толпы сквозь пальцы, полиция сплошь и рядом потворствуют погромщикам.

«Революция, –

шепчутся в гостиных, – чем все это закончится, господа?»

Время тревог, время потерь. Осенью в частной клинике в Териоках умирала Маша. Они дежурили по очереди в ее палате с видом на залив. Последние дни ее были ужасны: адские боли в области сердца, одышка. Металась на постели, звала детей. В кабинете заведующего созвали консилиум, приехал светило нейрохирургии профессор Бехтерев, за закрытыми дверями долго совещались.

– Есть, скажите, надежда? – подошла она к одевавшемуся в гардеробе профессору.

– Нет, к сожалению. Простите.

Обошел боком, заспешил к выходу.

Вечером девятого сентября они сидели втроем у нее в изголовье – она, убитый горем муж, приехавший из части брат. Удостоенный боевой награды подполковник плакал как мальчишка глядя на бескровное, со спутанными на подушке волосами лицо сестры. Она была без сознания, часто, со всхлипами дышала.

Вошел лечащий врач. Подержал невесомую, в голубых прожилках руку Маши, осторожно опустил.

– Кончается, – произнес.

Она бросилась к постели, обхватила голову сестры.

– Не надо, не надо! – закричала.

Отпевали Машу в Духовской церкви Александро-Невской лавры, здесь же, на Никольском кладбище, обрела она вечный покой. Месяц спустя вышел посмертный, пятый по счету, сборник ее стихов «Перед закатом» удостоенный Пушкинской премии, вторично в ее литературной карьере.

Киигу она купила в типографской лавке, в день выхода. Пухлый том с портретом, стихотворения, баллады, фантазии. Стала читать драму «Бессмертная любовь». Средневековый сюжет с оккультным подтекстом в стиле английских баллад. С трубадурами, ведьмами, призраками. Замужняя графиня влюблена в романтичного Эдгара, готова бежать с ним из замка от сурового, деспотичного мужа. Уличенная в измене, скорее платонической, нежели земной (женщиной в полной мере чувствует она себя в объятиях брутального супруга, графа Роберта де-Лаваля) умирает мученической смертью под пытками палача.

Полусказочная история явно перекликалась с личной жизнью Маши. Запутанными отношениями с чуждым по духу красавцем-мужем, «поэтическим романом» (поэтическим ли?) с Константином Бальмонтом, о котором не переставали сплетничать в гостиных.

Она перечитала еще раз заключительный эпизод.

«Снова доносятся нежные звуки арфы. Агнесса приподнимается на ложе и говорит медленно и торжественно, с вдохновенным лицом:

Агнесса: Предсмертному я внемлю откровенью:

Пройдут

века – мы возродимся вновь.

Пределы есть и скорби, и забвенью,

А беспредельна лишь – любовь!

Что значит грех: Что значит преступленье?

Над нами гнет невидимой судьбы.

Слоним ли мы предвечные веленья,

Безвольные и жалкие рабы?

Но эту жизнь, затоптанную кровью

Придет сменить иной бытие.

Тебя люблю я вечною любовью

И в ней – бессмертие мое.

Я умираю… Друг мой, до свиданья,

Мы встретимся… И там ты все поймешь:

Меня, мою любовь, мои страданья,

Всей нашей жизни мертвенную ложь.

Прощай, Роберт! Я гасну… Умираю…

Но ты со мной, и взгляд я твой ловлю.

Твой скорбный взгляд… Ты любишь?!

Знаю, знаю, и я тебя прощаю и… люблю!

(откидывается на изголовье и остается неподвижной)

Роберт: Открой глаза! Открой! Не притворяйся!

(обращается к доктору):

Скорее, врач! Послушай сердце ей!

Доктор: (выслушав сердце Агнессы): Она мертва.

Роберт: Не верь. Она нарочно дыханье затаила и молчит,

Чтоб посмотреть не буду ль я терзаться и звать ее. Я знаю эту тварь.

Она живой в могилу лечь готова, чтоб сердце мне на части разорвать…

Доктор: Она мертва. Не дышит. Нет сомненья.

Роберт: А! (после некоторой паузы говорит спокойно): Хорошо. Тогда ступайте все. Вы не нужны мне более…

(Доктор, палачи и слуги уходят, оставив один факел, слабо озаряющий подземелье. Роберт молча смотрит несколько минут на умершую и падает ей на грудь с отчаянным воплем)»…

«Удивительно, – думала она, – какой точный слепок с ее жизни! Нелюбимый муж был с ней до последней минуты. Мучился, страдал. А этот, поэтический возлюбленный, или как, там, его? Завуалированный Эдгар? Написавший в ответ на ее «Вакхическую песню»:

«Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,

Из сочных гроздьев венки свивать,

Хочу упиться роскошным телом,

Хочу одежды с тебя сорвать».

Не пришел проститься! Цветочка не положил на могильный холмик! Неискренний, эгоистичный, самовлюбленный!

Господа-товарищи

Открыто называвший себя социал-демократом Минский познакомил ее с приятелем, Константином Прокофьевым. Странная личность. Из богатой семьи, сын сенатора, театрал и эстет, раздирался между стихами Бальмонта и идеями большевистского лидера Ленина.

– Вы должны непременно поехать в Женеву к Ленину, – обмолвился при разговоре.

– К Ленину? Это еще зачем?

Она смотрела на него с недоумением.

– Приобщитесь к идее социализма, поймете, почему нельзя больше жить так, как мы с вами живем. Вернетесь другим человеком.