Читающий по телам
Шрифт:
— Никто не сказал бы, что она слепая. — Старец горделиво улыбнулся. — Она может, ни разу не споткнувшись, обойти все уголки нашего дома и при этом вернется раньше тебя.
Цы кивнул, глядя вслед неторопливо удаляющейся женщине. Он чувствовал себя настоящим предателем и терпеть муки совести больше не мог. Порыв был неожиданным; он решился открыть Фэну правду прямо сейчас, пока они вдвоем, — по крайней мере хоть часть правды; не то она разорвала бы его изнутри.
Но прежде он заставил Фэна поклясться, что судья сохранит все в тайне.
— Даже от Лазурного Ириса, — добавил Цы.
Фэн поклялся душами своих усопших
И тогда Цы поведал о своем бегстве из деревни, о том, что он — преступник в розыске, и о поездке Серой Хитрости. А потом — об убийствах, об особенностях каждой смерти, о том, что ему удалось выяснить. Покончив с кошмарными подробностями, Цы рассказал и про мнение Кана: министр наказаний убежден, что все это — часть заговора против императора. О подозрениях насчет Лазурного Ириса юноша, конечно, промолчал.
Фэн слушал ученика с удивленным видом.
— Все это просто невероятно… Но что касается молодого человека, которого ты боишься, Серой Хитрости, — то не беспокойся. Когда он вернется, я с ним переговорю, и все уладится.
Цы заглянул в глаза учителю. Лицо старца было полно доверия, и Цы предавал его ежеминутно. Сердце юноши сжалось. Он уже готов был признаться, что подоплека его появления в Павильоне кувшинок — это предполагаемое участие Лазурного Ириса в заговоре, когда женщина вернулась.
— А вот и чай.
Фэн улыбнулся супруге. Поспешно подвинувшись, он перехватил поднос, чтобы Лазурный Ирис могла усесться поудобнее и без помех. Мягко опустившись на свое место, она с обычным для нее поразительным изяществом налила всем чаю. Цы смотрел, не отрывая взгляда; ее спокойные движения пленяли юношу. Он сделал первый глоток одновременно с Фэном, затем чашку взяла и хозяйка стола. И тут Фэн подскочил как ужаленный.
— Совсем забыл! — Старец выбежал в другую комнату. Вскоре он вернулся с какими-то документами. — Держи, Цы. — Фэн передал бумаги. — Это твое.
Юноша облизал пальцы, потом вытер их салфеткой, с удивлением принял документы и бросил взгляд на текст. У него перехватило дыхание.
— Но ведь… это… — пробормотал он, не в силах поверить.
Фэн кивнул.
Цы перечитал свидетельство о пригодности, позволявшее ему подать прошение об участии в экзаменах. О позорном поступке батюшки даже не упоминалось. Свидетельство было чистое. Стопроцентно проходное. Цы поднял на судью повлажневшие глаза и, благодарно и смущенно улыбаясь, низко поклонился.
Чайная церемония подходила к концу, когда вошедший слуга-монгол сообщил Фэну, что у дверей его дожидаются какие-то торговцы. Фэн извинился перед гостем и ушел к визитерам, но вскоре вернулся в совершенном негодовании. По словам судьи, один из караванов, перевозивший товары на север, подвергся нападению.
— Нападающих, кажется, отбили, но мы понесли потери, и часть товара утрачена. Мне придется срочно туда отправляться, — пожаловался судья.
Юноша был расстроен еще больше. Он уже готов был открыться судье до конца, но Фэн не дал ему такой возможности. На прощание судья шепнул ему на ухо:
— Остерегайся Кана… и береги Лазурный Ирис.
И все.
31
Фэн обещал, что его не будет в городе лишь несколько дней — ровно столько, чтобы организовать отправку новой партии товара с ближайшего к столице склада, но перспектива даже кратковременного пребывания
Когда он попробовал извиниться за эту невольную грубость, слова застряли у него в горле. Тогда Цы сослался на усталость и необходимость удалиться. Лазурный Ирис не возражала и предложила возобновить разговор о Цзинь, когда юноша отдохнет. Цы косноязычно пробормотал слова согласия и вовремя сообразил прихватить свое блюдо с липким рисом — якобы чтобы съесть его попозже.
Вернувшись к себе, он вновь вытащил терракотовые обломки и принялся за работу. Самые большие куски Толкователь трупов пронумеровал угольком, чтобы потом запомнить их расположение, и снова начал подгонять обломки, стремясь воссоздать редкую литейную форму. Кусочки Цы скреплял липким рисом. Вот только нервы подводили его: стоило соединить хоть несколько обломков, сооружение рушилось на ковер. Цы принимался сызнова не раз и не два, но в конце концов проклял упрямую глину и задвинул обломки подальше. Как бы юноша ни желал себя обмануть, он понимал, что дрожь его пальцев — не от их неловкости и не от страха неудачи. Тревога шла из сердца, всполошенного неотразимой соблазнительностью Лазурного Ириса.
Юноша повалился на кровать, пытаясь забыться, но сон не шел. Шелковые простыни ласкали кожу, навевая мысли о жене судьи. Он пытался заставить себя думать о Фэне, но все, что ему удалось, — это будто воочию увидеть налитые груди его супруги.
Тогда Цы решил принять ванну. Полная воды ванна дожидалась в соседней комнате, простыни он попросил у служанки. Когда та ушла, юноша медленно разделся и не торопясь погрузился в воду. Влага его наконец-то успокоила. Цы закрыл глаза и нырнул с головой, целиком отдаваясь водной стихии. Но, вынырнув, он уставился на свои покрытые шрамами руки, на застарелые шрамы, исхлеставшие его тело — обожженное тело калеки. До сих пор все эти уродства его не беспокоили — быть может, оттого, что Цы свыкся с ними, как одноногий свыкается с костылем, а слепой — с вечной ночью. Но теперь он стыдился своей внешности. Он был себе отвратителен. Ожоги, шедшие по телу твердыми, словно каменистые хребты, буграми, казались юноше таким же надругательством над естеством, что и его бесстыдные мысли. Цы вновь закрыл глаза, силясь вернуть утраченный душевный покой, и долго сидел неподвижно, а время несло его, как река, то спокойная и полноводная, то вдруг опять, словно на камни порогов, швыряющая его на жгучие острия вожделения.
Как могло с ним случиться такое? Как мог он даже помыслить о супруге человека, который был для него точно всеблагое Небо? Но чем больше юноша уповал на доводы рассудка, чем яростнее пытался подавить сладкий соблазн, тем больше изнемогал, и мысли его сдавались на волю побеждающей страсти так же, как сам он, вконец измотанный, отдался наконец блаженной дремоте.
Покой…
И вдруг Цы вздрогнул, ощутив пьянящий аромат. Не во сне — наяву. Он был реальным. А потом раздался ее голос.
Распахнув глаза, он увидел Лазурный Ирис прямо перед собой, ее слепые глаза словно изучали его тело. Юноша попытался прикрыться, позабыв о слепоте этой женщины.