Читающий по телам
Шрифт:
Цы покраснел. Сюй нашел его и, похоже, готов был исполнить свою угрозу.
Теперь все кончено. Вечером он соберет вещи и уйдет из города, пока дела не пошли еще хуже. Цы попробовал вздремнуть, но сон не шел. Мин собирается изгнать его из академии, а пробовать защищаться — значит позволить Сюю шантажировать Цы либо на него донести. Юноша посмотрел в туманное небо и проклял свою судьбу. Все его мечты развеялись навсегда. Надежды оказались призрачными, как сероватая дымка над городом. Собирая вещи, Цы задумался о судье Фэне. С самого первого дня, когда Фэн взял его к себе, он не только учил его. Нет, он превратился в отца — именно такого, какого Цы мечтал бы иметь. Человека честного
Цы вспомнился день, когда, удрученный постоянными недомоганиями Третьей, он пришел в опустевший особняк Фэна. В тот раз он задумался было, что же сталось с судьей, однако потом выбросил эти мысли из головы. В конце концов, отказ от возможной встречи представлялся ему самым благородным деянием. Фэн не заслужил того, чтобы честное имя его было запятнано беглым преступником.
Цы в последний раз прогулялся по академии. Он заглядывал в пустые печальные классы, будто бы разделявшие его чувства, — то были немые свидетели напрасных усилий, сновидений, от которых теперь самое время очнуться. Проходя мимо библиотеки, он взглянул на толстые книги в шкафах, ожидающие своих читателей, жаждущие быть открытыми, чтобы поделиться с новыми поколениями мудростью предков. Цы смотрел на книги с завистью, а после простился и с ними.
Улица уже начинала засыпать. Полусонные прохожие струились по ней кто куда, словно остатки разлетевшегося роя, в котором, несмотря на кажущийся хаос, каждый знает свою цель. У каждого идущего было впереди его прибежище. У каждого — кроме Цы.
Юноша забросил суму за плечо и побрел куда глаза глядят. Он будет идти, пока не отыщет повозку или лодку, и та увезет его далеко-далеко, к другой жизни, к жизни без счастья. Обернувшись, он бросил мимолетный прощальный взгляд на то, что так долго было его домом, и взмолился про себя: пусть в одном из окон появился хоть кто-нибудь, кто позовет назад. Но никто не появился.
Зато, к изумлению юноши, стоило ему шагнуть за ворота, он нос к носу столкнулся с солдатом императорской гвардии; позади него стояли еще трое в полном вооружении.
— Вы Толкователь трупов?
— Да, так меня называют, — пробормотал Цы, узнав одного из стражников, присутствовавших при осмотре евнуха во дворце.
— Следуйте за нами.
Цы не сопротивлялся.
Его привели в областную управу. Там ему, не сказав ни слова, набросили на голову глухой капюшон и посадили в запряженную мулами повозку, долго плутавшую по улицам Линьаня. В начале пути юноше пришлось сносить оскорбления и шуточки прохожих, что расступались перед сопровождавшими повозку охранниками, однако понемногу эти выкрики начали стихать, пока не превратились в шепоток, совсем умолкший, когда повозка остановилась. Цы услышал лязг петель каких-то гигантских ворот и возгласы, которых он не разобрал. Затем повозка проехала еще немного, снова остановилась, и Цы велели выйти. Его повели по вымощенному полу, который вскоре превратился в скользкий нисходящий пандус. Цы начал чувствовать запахи плесени, грязи и затхлости, и ему подумалось, что живым он отсюда не выйдет. Вот он снова услышал скрип дверной задвижки. А потом наступила тишина. Когда Цы подумал, что остался один, с его головы сорвали капюшон. Слышно было, как строевым шагом идут солдаты; потом прозвучала команда:
— Стоять!
Цы зажмурился — поднесенный слишком близко факел чуть не опалил ему ресницы. Только когда солдат отошел, юноша разглядел, что его привели в темный каземат. Здесь не было ни окон, ни дверей — лишь камень, поросший мхом, источающий липкий сырой смрад. Слева и справа на стенах висели цепи, щипцы и другие пыточные приспособления. А когда глаза его привыкли к сумраку, Цы разглядел в отдалении
— Вот мы и снова встретились, — приблизившись, произнес министр Кан.
Спина юноши покрылась испариной.
Он глубоко вздохнул, заметив цепи и щипцы, лежавшие совсем рядом, на скамье, и проклял себя за то, что не сбежал из города хоть немного раньше. Где-то вдали раздался душераздирающий вопль, и от этого Цы стало так страшно, что даже ладони его покрылись потом.
— Ну да. Просто совпадение, — попробовал отшутиться Цы.
— На колени.
Еще ничего не понимая, Цы приготовился к худшему. Колени его уперлись в пол, голова опустилась так низко, что волосы намокли в лужице. Цы приготовился к удару палача. Но удара не было — вместо этого из темной глубины каземата выступила вперед другая фигура. Когда факелы озарили ее своим светом, Цы увидел худого человека болезненного вида, с беспокойным взглядом. Прямо перед его глазами оказались черные туфли, украшенные золотом и драгоценными каменьями. Взгляд юноши медленно и робко поднимался к подолу красного халата, затканного золотом, потом к перламутровому поясу, и вот, вопреки всему мыслимому и немыслимому, он остановился на золотом ожерелье, свисавшем с груди этого человека. Печатка, сверкавшая ярче любого золота, бесспорно, была императорской печатью.
Цы зажмурил глаза и помотал головой. Созерцание Сына Неба без прямого на то дозволения означало смерть. Цы решил, что император желает лично наблюдать за его казнью. Он стиснул зубы и опустил голову.
— Так это тебя называют Толкователем трупов? — Голос прозвучал неуверенно.
От этого вопроса Цы онемел. Он попробовал сглотнуть, но горло его было сухим, будто он проглотил пригоршню песка.
— Так меня называют, высокочтимейший император.
— Вставай и иди за нами.
Руки стражников подняли Цы из лужи — он все еще не мог поверить в происходящее. Императора Нин-цзуна тут же обступили вооруженные телохранители и слуги, и он, сопровождаемый министром наказаний, отправился в путь по темному коридору. Цы следовал сзади под конвоем двух стражников.
Миновав узкий подъем, процессия оказалась в сводчатом помещении, посреди которого стояли два сосновых гроба. Телохранители разошлись в стороны, возле гробов остались только министр и император. По знаку Кана стражники подвели к ним и юношу.
— Его императорское величество интересуется вашим мнением. — В голосе Кана сквозила ревность.
Цы взглядом испросил дозволения у императора. Юноше показалось, что его изможденное лицо — это восковая маска, облепившая череп. Император кивнул.
Цы приблизился к первому гробу. В нем лежал мужчина преклонных лет, худощавый, с длинными конечностями. Цы отметил, что черви изгрызли его лицо до полной неузнаваемости, проникли они и в живот — через отверстие, сходное с тем, что он уже видел раньше. Цы предположил, что мужчина умер приблизительно пять дней назад.
Он молча перешел ко второму гробу. Еще один мужчина, помоложе, примерно на той же стадии разложения. Личинки угнездились во всех его естественных отверстиях и в ране на груди.
Определенно, оба мужчины погибли от руки одного убийцы. Того же самого, кто недавно расправился с евнухом. Цы принялся объяснять это Кану, но император его перебил.
— Обращайся ко мне, — приказал он.
Цы склонился в поклоне. Вначале он не осмеливался произнести ни слова, однако постепенно, когда кровь снова заструилась по жилам, у юноши хватило смелости взглянуть на священную особу и твердым голосом объявить, что его умозаключения будут основываться на необыкновенных, но при этом сходных обстоятельствах каждой из этих смертей.