Читемо: Поэзия убийства
Шрифт:
С трудом, он отгоняет видение. Оно кажется ему важным, и связанным с Рексом. Но сейчас он гонит его прочь.
– Почему вы так меня не любите, Елена Сергеевна? – хочет спросить он.
Но, не спрашивает.
– И что это за собачья кличка – Рекс? У него ведь есть нормальное, человеческое имя!
Рекс не любит свое имя, хочет ответить ей Демьен. И вы это прекрасно знаете, Елена Сергеевна.
И вновь он молчит, не поднимая взгляд.
– И почему ты все время одет в одну и ту же одежду?
– Она разная, – возражает он. Возражает
– И твои родители не покупают тебе ярких вещей? Они покупают только… это?
Она выплевывает слово «это» так, словно ей хочется раздавить его каблуком, размазав для верности по кафельной плитке.
Демьен даже удивляется. Настолько, что не выдерживает, и оглядывает себя.
Его одежда чистая, без пятен и неприятных запахов. Хорошая и добротная. Пусть серая и безликая.
Он пожимает плечами.
– Они покупают тот цвет, который мне нравится.
Она смотрит на него в упор. Будто пытается прочесть его мысли.
– Демьен, я хочу побеседовать с твоими родителями.
– Хорошо.
В это раз он встречает её взгляд, и видит в нем удивление.
– Мой отец позвонит вам, если вы скажете, когда вам удобно поговорить.
– Сейчас, подожди…
Она все ещё не может поверить в его слова. Её властная уверенность дает трещину, и она копается в сумочке, немного суетливо, что совсем не вяжется с её обликом.
– Вот, возьми, – наконец, она протягивает листок блокнота, на котором карандашом написан номер телефона. – Пусть он позвонит завтра вечером. Он ведь сможет?
Она вновь в упор смотрит на него, ожидая возражений.
Но Демьен лишь кивает.
– Да, сможет.
Он провожает её взглядом до самого лифта. Высокую, прямую, в черной монашеской одежде.
Он прячет блокнотный лист в карман. Завтра вечером он позвонит по этому телефону, и голосом взрослого, усталого после работы мужчины, поговорит с Еленой Сергеевной. Они обсудят их странную дружбу с Рексом, и мужчина тоже выразит ей свое беспокойство. Расскажет, как Демьен учится. Посетует, что у него нет в школе друзей. И что единственное хобби его сына – мастерить из бумаги птиц. И что они, родители Демьена, очень много времени проводят в научном институте, и заниматься своим сыном могут разве что по выходным. А ведь они еще молоды, и на выходных им самим хочется куда-нибудь сходить, в кино или театр, на концерт, в ресторан.
Он будет говорить и говорить, и легко лгать каждым словом.
В этой лжи Демьен не видит безнравственности. Ложь – совсем не тот порок, который ему предъявят по ту сторону.
Дем подходит к дверям квартиры и нажимает пальцем на кнопку звонка.
***
– Давай в «Шакала», а, Дем?
Игра, которая никогда не надоест. Бесконечный пиратский бой за золото, на суше и под землей – в зависимости от серии.
Мама недовольно ворчит, но папе игра нравится не меньше, чем мне. Кажется, даже больше. Честно говоря, я удивляюсь азарту папы каждый раз. Судя по всему, он покупал «Шакала» себе, а не мне.
Наши с ним почти ежевечерние баталии всегда наполнены самыми горячими эмоциями. И в такие моменты именно я чувствую себя взрослым – в сравнении с отцом.
Дему игра тоже нравится. Азарта в нем меньше, чем в папе (и слава Богу), но и проигрывает он чаще. Пару раз мы даже садились играть втроем.
– Давай, – соглашается Дем. – А потом на улицу, ага?
– Я только «за». Есть идеи, куда сегодня поехать?
– Пока нет. А у тебя?
– Тоже никаких. Но, наверное, придумаем что-нибудь по ходу дела.
Наши с Демом прогулки ограничены пешей доступностью одного ходячего подростка, толкающего перед собой коляску с подростком неходячим. Это примерно четыре квартала от трамвайной остановки или станции МЦК. В час пик, правда, трамвайное движение по старой Москве прекращается полностью. К тому же не во всякий трамвай мы можем сесть – только в новые. Папа называет их «космическими». Они действительно выглядят футуристично, и напоминают космический корабль.
Про метро можно даже не вспоминать. Оно совершенно не приспособлено для людей с ограниченными возможностями. То есть для меня.
– Ты не видишь коробки с игрой, Дем?
– Нет. Может, она в кабинете твоего отца?
– Точно! Мы ведь позавчера у него играли. Сейчас я съезжу и привезу.
Папа никогда не запрещает мне заходить в свой кабинет. Но, и не поощряет лишнего любопытства. Он много ездит по командировкам от монастыря, а в промежутках также много работает. В основном он пишет речи, планирует и организует встречи духовенства с политиками, и с журналистами тоже. Его стол вечно полон бумаг и распечаток, с которыми он сверяется. Иногда поверхности стола ему не хватает, и он раскладывает бумаги на полу, в определенном порядке.
То есть, я со своей коляской способен внести немалый хаос в его тщательную и кропотливую работу.
Кабинет у папы большой. Наша квартира трехкомнатная, и папа занимает под работу целиком всю гостиную. Это справедливо. У меня очень большой папа, и у него очень много работы.
Въехав в отрытые двустворчатые двери (папа всегда оставляет их распахнутыми в свое отсутствие), я останавливаюсь, и ищу заветную коробку. Она долго прячется, но, наконец, обнаруживается – по закону подлости на одной из верхних полок.
Я все равно подъезжаю и пытаюсь её достать. Разумеется, безуспешно.
Развернувшись, я уже готовлюсь позвать Дема, как вдруг замечаю интересную фотографию на столе. Вообще-то я не имею привычки рыться в папиных бумагах, и давно уже перестал обращать на них внимание. Но сегодня мой случайный взгляд натолкнулся на нечто действительно необычное.
Половинка фотографии торчала из-под развернутого ватмана, с планом какого-то то ли парка, то ли загородной усадьбы. Не иначе, как папа вновь готовит встречу Владыки с руководством страны. С президентом, например.