Читемо: Поэзия убийства
Шрифт:
Мама не возражает.
На коляске она отвозит меня в кухню, к столу. Завтрак и вправду накрыт. Яичница, творожная паста и протеиновый коктейль, который я люблю ещё меньше «зайчонка». Иногда мне украдкой удается его вылить, но чаще приходится все же пить, под осуждающим маминым взглядом.
– Погляди, какое солнце на улице! Мам, а можно мы погуляем сегодня, с Демом?
Мама еле заметно морщится. Моего друга Дема она не жалует. Она не говорит об этом открыто, но я хорошо вижу. Причины неприязни мне непонятны – Дем всегда с мамой вежлив
На месте мамы кто другой бы только радовался, что у её сына-инвалида есть закадычный товарищ. А она почему-то совсем не рада.
Мы читаем краткую молитву, и я завтракаю, поглядывая в окошко. Моя пища полезна и благословлена. А значит, полезна вдвойне.
Но ног моих все равно не лечит.
***
Большинство инвалидов циничны. Я ощутил это на себе. Дважды меня отправляли на лето в специальный лагерь, для таких, как я. Это было мерзко и отвратно. Думаете, если дети – инвалиды, и если у них не слушаются ноги или руки, то они все добрые и готовы дружить друг с другом?
Ничего подобного.
Все те же драки – просто неуклюжие; все те же подначки и шуточки – ещё более злые. Язык-то у всех работает. К тому же я «отличник», что означает лучший выбор жертвы для «шалостей», как их называют воспитатели.
На третий год я уперся, и сказал, что лучше умру, чем куда-либо поеду. Мама, впрочем, не стала меня слушать. Началось обычное, грустное и, вместе с тем, обидное зрелище.
Кратко его суть можно охарактеризовать так: мы устали за тобой присматривать, подумай о нас и пожалей.
А обо мне кто-нибудь подумал и пожалел?
Ведь нельзя же заботиться о человеке десять месяцев в году, а потом отправлять его на два месяца страдать. Чтобы следующие десять месяцев любить его снова. Или можно?
Глупость какая-то. Но, моя мама так не считает. Она называет необходимость детского летнего лагеря «со-ци-а-ли-за-ци-ей». Но почему тогда это лагерь для инвалидов? Или всю оставшуюся взрослую жизнь мне предрешено жить среди инвалидных колясок, одноруких и безногих коллег?
В общем, мама была настроена решительно. К счастью, папа её уговорил, и тем летом я никуда не поехал. Да и следующим тоже.
Дем появился в моей жизни тем самым летом, когда я отказался ехать в лагерь.
Мы всегда гуляли по улице с мамой. Старались прогуливаться каждый день, часа по полтора. Мне нравилось находиться на свежем воздухе, глядеть на прохожих, на машины – особенно на автобусы, на яркие краски витрин.
Иногда мама возила меня в торговый центр, неподалеку от дома. Я катил по широким проходам, глядя на свое отражение в зеркалах, рассматривая манекены в яркой одежде.
Одежде и обуви, совсем ненужной для ребенка, неспособного ходить.
Сквозь витрины книжных магазинов я старался разглядеть обложки книг. Честное слово, я даже как-то попросил маму купить мне бинокль – чтобы интереснее было рассматривать окрестности, – но на самом деле я хотел рассматривать именно обложки книг. Увы, коляска не способна проехать по узким книжным проходам, и я никогда не мог поглядеть на книжки вблизи.
Пока не встретил Дема.
Вы можете возразить – а как же Интернет?
Тут есть трудности. Мои папа и мама – как бы это сказать правильно? – верующие люди. В смысле нет, они не фанатики. Они просто работают в Церкви. Самым настоящим образом работают. Папа имеет чин протоиерея. Это довольно высокий чин. Но занимается он написанием речей. Он готовит тексты для многих публичных православных лиц, которых вы видите в телевизоре. В том числе, для самого Владыки.
А мама заведует иконной лавкой при монастыре. Монастырь здесь же, рядом. Он один из самых больших в нашем городе. Мы могли бы жить на его территории, места там хватает. Но после моего рождения, когда стало ясно, чем я болею, родители решили снять городскую квартиру.
Впрочем, это не важно.
Несмотря на то, что мои родители служат Церкви, именем Господа нашего атмосфера квартиры отнюдь не пронизана. Ежевечернее семейное чтение вслух отрывков из Библии, разумеется, присутствует, но не более того.
Папа говорит, что я сам должен прийти к истинной вере, к её пониманию. Я соглашаюсь, но смысл Библии от меня пока ускользает. А потому, видимо, к вере я ещё не пришел. Мама с папой с этим согласны.
Тем не менее, несмотря на демократичность в вопросе веры, во всем остальном мое воспитание очень строгое – и никакого тебе Интернета, если он не требуется для учебы и подготовки к урокам. Я мог бы скачивать книги из Сети, но читать мне их не на чем. Даже мой сотовый телефон и тот самый обычный, с кнопками.
Наверное, поэтому у меня такое острое зрение – нечем его портить.
Мой книжный удел – серые от старости книги по биологии и географии (самые интересные), философии и математике (самые неинтересные), а также обширные сочинения на религиозную тему. Эти я читаю только в принудительном порядке – примерно по одной раз в три месяца.
Мне всегда хочется бегать, прыгать и скакать. Я не способен ни на первое, ни на второе, ни на третье. Что же мне остается? Родители завалили меня конструкторами и настольными играми. Но когда ты всегда один, никакие конструкторы или настольные игры не способны развеять одиночество.
Если бы не вера в Бога (даже при условии, что смысла книг об учении я не понимаю), даже не представляю, как бы я жил. Вера удивительно помогает в оптимизме. Ещё я очень просил Господа послать мне друга. Хотя бы одного.
И когда появился Дем, я стал молиться ещё усерднее. Благодарность так же важна, как и всякая надежда. Мне так кажется.
***
Однажды мама повезла меня на прогулку. Оставив меня снаружи, на тротуаре, сама она зашла в молочную лавку, предупредив, что это совсем ненадолго, и чтобы я никуда без нее не ездил. И пообещала купить сладкий питьевой йогурт.