Чижик – пыжик
Шрифт:
— Там сидит Лось, тот самый, что участвовал в убийстве милиционеров.
— Не-ет! — замахал руками Веретеля. — Никто не согласится на побег: срок без разговоров!
— Я разве сказал, что нужен побег?! — возмутился в свою очередь я. — Наоборот, будет хорошо, если с ним что-нибудь случится. Например, повесится.
— За что его так? — поинтересовался Веретеля.
— Предал своих, — ответил я. — Думаю, из-за него особых неприятностей не будет.
— Что надо сделать? — уже заинтересованно спросил бывший одноклассник.
— Надо
— Ну-у… — начал он набивать цену.
Хуй гну!
— Да брось ты, меня на целую ночь к бабам в камеру закидывали и всего за полтинник.
— Это раньше было, — заныл он. — Тех надзирателей уже нет, а новые — не то.
— То. Разве что просят больше, — сказал я, разливая коньяк по стопкам. — За эту работу — сто тысяч баксов.
Веретеля чуть не выронил стопку.
— В смысле, на всех? — спросил он.
— Я даю их тебе, а ты сам поделишь, с кем на сколько договоришься. Хватит одного попкаря, который будет дежурить ночью в том крыле, — объяснил я, достал из дипломата двадцать пять тысяч сотенными купюрами, швырнул на стол.
Бледно-зеленая капуста разлетелась веером, закрыв все свободное пространство на столе. Судя по выпученным глазам Веретели, он давно мечтал о таких деньгах.
— Аванс. Четверть. Остальные после выполнения. Если сомневаешься, можешь взять Варваринова в посредники.
— Чем меньше людей знает, тем лучше, — торопливо отказался он.
Еблище засветилось, видимо, прикидывал, как распорядится свалившимся богатством.
— Ну, что, сделаешь?
— Конечно! — ответил он. — Завтра же займусь.
— Сегодня. Если уложишься в три дня, получишь на двадцать пять больше.
Каждый день Лосиного токования влетал нам ой в какую копеечку!
— Уложусь, — ответил он так уверенно, что можно было не сомневаться, что фиксатому хую лысая пизда приснится.
Утром третьего дня Лося обнаружили висевшим на оконной решетке. Мусорам он был нужен живой, на мертвого забили хуй, составили акт о самоубийстве. Даже не потрудились выяснить, как в камере оказалась новая бельевая веревка. Без Лося мусора не смогли сплести лапте захваченной братве. Я отмазал всех, кроме Моки. Этому всунули пятерик. Пошел на нашу зону, в аскольдов кайбаш смотреть порнушку по видаку и ебать пидоров на выбор. На зоне не было ни одного авторитета, статья у него — можно только помечтать, так что Мока боговал. Грели его хорошо. Мусора и зеки знали, кто за ним стоит. Он даже рад был, что влетел. На воле — бык рядовой, а на зоне — пахан. Власть стоит свободы.
Кто я — блядь или не блядь? Блядь-не блядь, а могу дать. И в сарае, и в избе, При тебе, да не тебе!Зима выдалась удачная что на снег, что на бабки. Народ поверил, что можно разбогатеть. Надо
Заметил я, что мои помощники — директор банка и Варваринов — не дотягивают до меня. Решили, что журавль у них в руках, его бы суметь общипать. Пытался объяснить им, что это всего лишь крупная синица. Но если человек путает хуй с трамвайной ручкой, объяснять ему что-либо бесполезно. Приходилось самому мотаться за бугор, вести переговоры, подписывать контракты. Раз взял с собой Варваринова. На деловой встрече он стушевался: ни хуй продать, ни в жопу дать. Тем более, что с иностранными языками у него туго, как и у всей нашей доблестной армии. Понял он, что хуем мака не столочь, и с тех пор за пределы совка ездил только в отпуск. А мне нравилось контачить со всей этой пиздотой забугорной. Умеют они вылизать очко аккуратно, ненавязчиво, без нашей истеричной жертвенности.
Не захотел Варваринов и с «Тяжмашем» связываться.
— На хуй нам эта громадина?! — возмутился он.
Я попробовал втолковать, что одна только земля — тридцать гектаров почти в центре города — стоят того, чтобы за них посражаться. Не говоря уже о корпусах, станках и прочей поебени. Да, завод сейчас в огромной жопе и будет там до тех пор, пока не появится хозяин. Я им и стану. Директор Ширяев не возражал.
— Мне треть акций и директорство, — предложи он во время небольшого сабантуйчика в ресторане «Русская кухня».
— Если директором, то всего двадцать процентов, — выдвинул я встречное условия, зная, что кресло ему важнее денег.
Ширяев подергался и согласился. Завод-то ведь приватизации не подлежал, сам он этот вопрос решить не сумел. Иначе бы мне досталась пятая часть — и весь хуй до копейки.
Пробивать приватизацию надо было через губернатора. Тесть перекинул ему мои предложения, но ответа не последовало. Конечно, это не булочную затереть. На заводе сорок тысяч мужичья пашет, кто-нибудь да замычит. А ну, как все?! Так недолго и без должности остаться. Я не налегал. Мы свое на хую вынесем. У его дочки ведь резинка на трусах слабая.
Она пришла ко мне в начале марта. Весна — кошкам пора на крышу лезть. Лиля получила зарплату у Алика и заглянула ко мне. Была в короткой шубке из чернобурки. На черной шерсти поблескивали растаявшие снежинки: зима отгружала недоданное за три месяца и по-совковому, все в один день. Я помог Лиле раздеться и, положив руку на спину, повел к креслу. Спина у нее — эрогенная зона. Не шла, а плыла. Точнее, шла и плыла.
Нина принесла кофе. Расставив посуду, дернулась, будто хотела лягнуть соперницу.