Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
По тому, как я часто сталкиваюсь с людьми, родственники которых шизики, недолго прийти к заключению о неудержимом влечении друг к другу родичей ненормальных. Самого родственника шизика ни один психиатр не сочтет стопроцентно здоровым на голову. Рано или поздно брат или сестра душевнобольного, считает врач, окажется у него.
Может поэтому нормальные родственники больного дурдомовских врачей инстинктивно боятся. Так что, когда иной психиатр пребывает в убеждении о собственной исключительности, в том вины его нет.
Что еще интересно. Муллы из алма-атинской мечети, к которым обращались знакомые за помощью в исцелении ненормальных родственникова при общении с больными выносили свой диагноз: ваш
(брат) здоров. С алма-атинских мулл что взять? Люди они непогрешимо темные. Выучили тупо и назубок, не зная ни слова по-арабски, несколько молитв и ездят по ушам правоверным.
Насколько мне известно, в христианстве принято придерживаться народной мудрости о том, что если бог желает кого-либо хорошенько проучить, или духовно перепрофилировать, отправляет человека на курсы усовершенствования к дьяволу. При этом попам не известна конечная цель Создателя по переподготовке несчастного. То ли бог так развлекается, то ли действительно озадачился намерением сделать из грешника полезного обществу человека. Юродивые, обитающие при церкви не мешают священникам. Задача убогих напрягать паству. Убогие в плену дьявола, то есть они как будто бы по известному введению "в начале было слово, слово было убого, – так получился бог", – люди, которые "у бога". Опять же попы росли среди нас, играли в детстве в те же игры, словом, люди с не до конца выжженными пороками и по самонадеянности все того же книжного знания, уверовавших в свою близость к небу, среди них немало. Отсюда и генеральская надменность священнослужителей. Они все про всех знают, все умеют. Только что без хвостов.
Короче, как и везде, знание слова божьего ничего никому не гарантирует, церковь всегда испытывала и испытывает дефицит на проницательные, высоконравственные кадры.
Кто такой дьявол? Христианство утверждает: дьявол многолик, это та самая особь, что постоянно гоняет нас по буеракм сомнений. Вера – цельность, монолитность натуры. Безверие – раздвоение, склонность следовать убеждению со стороны, то же предательство. Особо везучим, как, к примеру, тому же Ивану Карамазову, выпадает воочию встретиться с дьяволом, поговорить с ним, задать сатане вопросы по злобе текущего дня.
"В годы первой мировой войны Гессе написал несколько статей о Достоевском. В одной из них, "Мысли об "Идиоте" Достоевского", он косвенно высказал соображения и по поводу своего творчества. Герою
Достоевского, князю Мышкину, писал Гессе, свойственно особое
"магическое мышление". Человек, им обладающий, видит правоту противоположных суждений, осознает права как высокого, так и низменного. В этом эссе, как и во многих других статьях и художественных произведениях Гессе, мелькает понятие "хаос". Мотив
"мужественного сошествия в хаос" – один из важнейших в "Степном волке". Представление о хаосе у Гессе связано с его занятиями восточной философией и восходит, в частности, к китайской классической "Книге перемен". Однако хаос – то состояние, когда мир теряет четкие очертания и противоположности сходятся, – соотнесен писателем и с сознанием современных людей (например, с сознанием
Гарри Голдера из "Степного волка"), и с кризисом эпохи. При этом хаос означает не только распад; он понимается скорее как беспорядок, не исключпающий возможность нового творчества. Если человек не мог опереться на непоколебимые нравственные заповеди, если таковых для него больше не было, то, отдав себе полный отчет о хаосе в мире и в собственной душе, он должен был искать новую опору. Там, где обесценивались одни истины, писал Гессе в статье об "Идиоте"
Достоевского", могли возникнуть новые.
Гессе оиентировался на "наличное" – стимулом для развития человека должно было стать его желание, или, как называл это писатель в одноименной статье 1919 года, "своенравие".
Во всех героях Гессе есть эта готовая распрямиться пружина.
Вместо напряженного уравновешивания противоречий, отличавшего героев во многом близкого Гессе Томаса Манна, все они так или иначе предпочитают крайность, безоговорочность, абсолютность. Как говорится в романе "Степной волк", каждый из них в принципе готов стать развратником или святым, а не мучительно уравновешивать в себе эти две живущие в каждом противоположности. Впечатляющие страницы романа посвящены обличению мещанства как "всегда наличного людского состояния", когда люди пытаются соединить крайности – служить богу, но и дьяволу, "быть добродетельным, но и пожить на земле в свое удовольствие". Подобного рода "равновесие", защищающееся людьми "со слабым импульсом к жизни", конечно не было похоже на героический труд овладения противоречиями, как понимали задачу своей жизни многие персонажи Томаса Манна. И все-таки, пожалуй, лишь Леверкюну – герою "Доктора Фаустуса" (1947) – свойственна та отличающая персонажей Гессе целеустремленность, за которую платят жизнью. Они – героические жертвы своего "своенравия", своей судьбы.
Казалось бы, изложенные идеи далеки от политики. И все же они имели прямое к ней отношение. Человек, сформировавшийся как личность, "пришедший к себе", подчинившийся не чужому, а собственному закону, обладал, по мысли Гессе, большей сопротивляемостью по отношению к любой, в том числе и фашисткой, демагогии.
За самым абстрактным и отвлеченным сам славившийся отвлеченностью Гессе хотел усмотреть первичное – чувства. Трескотня прессы, официальная идеология и ее язык, писал он в годы Веймарской республики, бессодержательны потому, что не соприкасаются с главным и фундаментальным – желаниями миллионов людей. Недоверчивое отношение Гессе к Веймарской республике было основано именно на том, что она не отражала сознательной воли народа. Низведение общих политических вопросов до желаний человека и человечества, их
"своенравия", было в его руках инструментом социальной критики и беспощадного разоблачения".
Н. Павлова. Из предисловия к сборнику Германа Гессе.
"Быть добродетельными, но и пожить на земле в свое удовольствие".
Людей, всерьез встревоженных личной порочностью я еще не встречал.
Попадаются только те, кто озадачен целью жить припеваючи. Сам такой.
"Наша судьба зависит от наших нравов". Если так, то что такого натворили мои братья, родители, если бог, – опять же если он существует, – так поступил с нами? За какие грехи придумал он для нас беготню с препятствиями? Тщательно сегодня припоминая, сия тема не сильно преследовала меня в те годы – сам по себе вопрос представлялся лишенным перспективы к разрешению. Никаких зацепок, – одни только бессодержательные ссылки на превратности судьбы.
Для спокойствия лучше не задумываться о себе. Удобней отвлекаться на отвлеченные размышления, например, по поводу Гессе.
Н. Павлова особо отмечает: "Князь Мышкин видит правоту как низменного, так и высокого". Мысль ясна и проста: нет ни лучше, ни хуже. Есть только то, что есть. Однако же, противореча себе, Гессе обличает мещанство. Что худого в том, что люди хотят жить с удобствами и развлечениями? По Гессе это люди "со слабым импульсом к жизни", почти кроты. Состоятельные и не очень. За что их обличать?