Чо-Ойю – Милость богов
Шрифт:
– Канченджанга, – сказал один шерп второму.
– Канченджанга, – повторили носильщики. Мы казались себе великолепными парнями, и все высокие вершины мира должны принадлежать нам.
Шерпы начали петь свои песни. Тирольцы дополнили их. Затем шерпы построились в ряд для танца, и снова стал слышен уже знакомый нам ритм. Мы тоже включились в ряды танцующих. Может быть, мы последний раз находились среди наших друзей шерпов и участвовали в этих танцах. Жители Банепу с удивлением смотрели на это ночное представление. Для них шерпы такие же, как и мы, непонятные чуждые существа из другого мира, стремящиеся к непонятным целям.
На следующее утро нас действительно ожидала грузовая машина. Последние километры до Катманду нам было уже не нужно идти пешком. Мы сидели на ящиках тесно и не особенно удобно.
– Да здравствует Индия! Да здравствует Непал! – кричали наши сопровождающие и этими выкриками нарушали тишину спящих селений, по которым мы проезжали.
Иногда они кричали: «Да здравствует Австрия!» – и мы чувствовали себя польщенными. Маленькие флаги, которые реяли на вершине, были распущены, и Гиальцен держал победоносный ледоруб высоко над головой.
В середине дня мы уже сидели в гостинице; перед нами лежала гора телеграмм. Мы были удивлены размерами этой горы.
Еще до начала нашего восхождения я был убежден, что время восьмитысячников миновало. «Первый восьмитысячник» – Аннапурна был достигнут, высочайшая вершина мира – Эверест – покорена, «немецкая судьба» – Нанга-Парбат нашла своего победителя. Что значит очередной восьмитысячник? Просто личная цель, не больше.
После покорения вершины мы иногда обменивались мнениями о том, какое впечатление произвело наше достижение в Австрии.
– Зита, моя жена, очень обрадуется, – сказал Сепп. И я сказал:
– Мои друзья тоже будут рады.
Что радость выйдет дальше этого узкого круга близких людей, мы не смели надеяться. Иногда я мечтал, что сообщение о нашем восхождении будет напечатано на первой странице газеты. Но в этом я не был уверен. Сепп и я заключили несколько пари.
– Наше правительство не поздравило нас, – сказал я.
– Нет, поздравило, – настаивал Сепп.
– Посмотрим, – предложил я, – двести шиллингов.
– Хорошо, – сказал Сепп.
– Альпийский клуб нас поздравил, – сказал Сепп. – Спорим?
– Спорим, – нет, – возражал я.
В общей сложности я проиграл 600 шиллингов. Здесь были поздравительные телеграммы от австрийского правительства, от города Вены, от австрийского клуба и от многих друзей из Европы, Азии, Америки и Австралии.
Мы были ошеломлены, тронуты и бесконечно благодарны. Проигранные 600 шиллингов казались мне малой ценой за этот счастливый час. Между прочим, я до сих пор должен Сеппу эти 600 шиллингов.
В Катманду нас ожидали журналисты. Я боюсь, что мы были для них постоянным источником разочарования.
– Вы применяли какое-либо новое снаряжение для восхождения? – спросили они.
– Нет, – ответили мы.
– Новую, еще неизвестную одежду?
– Нет, – вынуждены были признаться мы.
– Но вы имели с собой кислород?
На этот раз мы их не совсем разочаровали.
– Да, у нас с собой было два баллона кислорода по 150 литров, предназначенных для медицинских целей: если бы кто-либо из нас заболел на большой высоте воспалением легких, он смог бы подышать несколько минут кислородом. Врачи утверждают, что вдыхание кислорода даже в течение такого короткого времени может вызвать изменение хода болезни к лучшему.
– Значит – 300 килограммов кислорода? – спросили они и начали писать.
– Нет, – опять вынуждены были сказать мы. – Это были два баллона и вместе они весили меньше 5 килограммов. Кислород был сжат, он почти ничего не весил, но имел объем трехсот литров воды.
– А-а, – сказали они. У них опустились руки.
– Но вы хотя бы применили этот кислород для лечебных целей? – спросил один особенно упорный журналист.
Мы сказали, что никто из нас не заболел и поэтому мы привезли баллоны закрытыми обратно.
Молчание и грусть охватили нас и наших журналистов. Но в упорном журналисте проснулась последняя надежда.
– Сколько тонн груза имела ваша экспедиция?
– Девятьсот килограммов, – ответил я.
Они даже не записали эту цифру. После длинной паузы, в течение которой мы, сознавая свою вину, подавленно смотрели себе под ноги, последовал последний вопрос:
– Вы применяли новые искусственные продукты питания?
– Виноградный сахар, – ответили мы, – гороховый концентрат и кофе.
Журналисты со скучающим видом что-то записали в свои блокноты и дружно распрощались с нами. Они вежливо объяснили свою поспешность тем, что должны сейчас же передать эту сенсацию телеграфному агентству.
Мы их страшно разочаровали. Они пришли, чтобы передать миру подробности нашего триумфа: столько-то тонн снаряжения, палатки отапливались посредством распада атома, кошки путем самонагревания втаивали в лед, силовые таблетки размером в горошину… – с ними можно жить неделями без другого питания.
Мы не могли дать такого сенсационного материала даже об общепринятых кислородных аппаратах. Мы могли предложить только побежденную вершину и большую истинную дружбу в нашей экспедиции.
Журналисты честно старались не показать в своих телеграммах, что мы представляем собой такую «жалкую» экспедицию. Они старались показать нас в более благородном виде.
В Европе скупость нашей информации получила скорее признание, чем отрицание. Но теперь я начинаю понимать почему журналисты из Катманду искали новейшие достижения техники, перед которыми пали бы непобедимые восьмитысячники. Это не их вина, а наша.