Чокнутые детки
Шрифт:
Криво вьющиеся ветви оседлали необычные воздушные персоны: они с клыками и бивнями вокруг клювов.
Под ними страшные морские каракатицы, снабжённые человеческими лицами, с выпученными, как при бросании живьём в кипяток, глазами.
Всего многообразия дружного обмена зоологическими членами не перечесть.
Бегают все эти не имеющих законных имён гадоюды по наличникам и обкладкам; они вросли в плинтусы, возглавляют углы, жуют свои и чужие хвосты. И, весело улыбаясь, азартно впивают зубы друг в друга. И, скалясь домашними вампирами, добродушно
Фигуры совершенно не кичатся натуральностью извлечённого резцом отображения. Они плюют на чудаковатый принцип подбора хороших друзей.
Соседствуют меж собой они так же спокойно и гармонично, как порой возлежат припрятанными для пользы дела и в ожидании волнительных сюрпризов противопехотные мины пограничной полосы.
И это ещё не всё: если приглядеться, то кое-кто из зверушек и чудоюд заняты ужасным делом: они беззастенчиво занимаются любовью. При этом заняты продвижением вовсе даже не своего рода.
Они сливаются телами с тварями иных нижних видов, словно пытаясь приумножить представленное разнообразие звериного, насекомого, пресмыкающегося, крылатого мира, грубо поломав дарвинские стереотипы умеренной и порядочной эволюции.
Проем увенчан надтреснутым фронтоном корытного дерева, явно позаимствованным из интерьера Схимника Заболотного. В центре фронтона – карикатурный слоник с парусообразными ушами, опущенными безветрием, и с задранным кверху подобием хобота. А по сторонам его – инициал из двух необъяснимых для чужеземных неучей букв. Игриво заоваленная древнерусская «Ш» со стручками гороха на поворотах добавочных линий вплетена в квадратно-китайскую «Ф, будто бы выполненную из разможжённых в концах битьевых палок.
– Как водяной кистью по тротуару написано, – утверждает дед Федот, – живо и художественно в высшей степени. Талантлив наш землячок Селифан. Настоящая готическая резьба! Ему бы ещё дворовые ворота по-гречески порезать и ставни по-мавритански! Некогда ему пока: готовит выставки в Лондоне, Токио и одну для аборигенов… кхе! …Гонолулу, – и улыбается.
Все, особенно Михейша, безоговорочно верят деду.
– Деда объездил весь мир, – утверждает Михейша без всякого на то основания и без засыпания неверующих Фом фотографическими фактами. Три «Ф»!
Запомним всё это.
…Инициал дверного фронтона придерживают бурундуковатого узора жирные коты с тонкими как стебли, завёрнутыми в спираль, хвостищами. На задних шлейфах их выросли крапивные листья с увеличенными будто линзой мелкоскопа колющими устройствами.
Хобот сказочного по-восточному слоника – какой ужас – форменное безобразие и насмешка над опытом божественного сотворения мира. А с другой стороны, это апофеоз больного, бредового экспериментаторства по спариванию человечества с животным миром: оно даже не напоминает, а откровенно являет собой Нечто и Непотребное в паранормальном единстве.
Нечто Непотребное закрутилось в тяжёлую спираль, воинственно напряглось, готовое распрямиться и пробить своим оголовком любую крепость – хоть животного, хоть искусственного происхождения. Это комический слепок с того, что особи мужского пола человеческого племени достают только в случае крайней необходимости. Вариантов тут немного: с его помощью получают искреннее удовольствие от незаконного соития; благодаря ему законно продлевают род; и – простите, мадемуазели – без него не справить малой нужды.
Как такое можно допустить в доме, где гурьбой бегают малые дети и где женщины являют собой пример целомудренной морали и торжества моногамии? Где исповедуют, пожалуй-что, устаревшие и излишне пододеяльные отношения, причём при закрытых окнах, выключенных ночниках и потушенных свечах.
Скульптурная дерзость парадных, общественных дверей в домашнем дворце науки и литературы необъяснима и крайне непедагогична!
Добавим красок в описание: кабинет этот – сказочная обитель, не меньше – а ещё – загадка, колыбель знаний, филиал звериной Камасутры и кунсткамера удивительного, нереального мира, способного взбудоражить и напугать любой податливый ум. Да и весь остальной дом необыкновенен, как прибежище исключительной странности умников.
Все отпрыски старшей пары Полиевктовых потому – чокнутые с малолетства. Здравы ли нижние ветки родословного древа?
– Умом?
– У деревьев ума не бывает.
– Уверены???
Короче, это история рассудит сама. А мы будем только оперировать…
– Ой! Больно нам от одного только вида шприца со скаль…
– Фактами, граждане!
Петух под столом и царевна Софья
1
1909 год. Конец мая.
Дед Макарей сегодня – гость. Гость кукарекает под столом. Над ним потешается вся развесёлая Полиевктовская семейка.
Царевна Софья с князем Голицыным перевернулись в гробах.
В чём дело? Какая связь?
Всё с виду просто, но не так уж легко практически.
С тайнописно – любовной записочкой царевны Софьи через триста лет случился провальный огрех. Князь Голицын с возвышенной любовницей благодаря юному сыщику ещё раз предстали перед общественностью в не самом выгодном свете.
Позволение на расшифровку выдал уже упомянутый Михейшин двоюродный дед – Макар Иванович Полиевктов. Среди всех Полиевктовых он – просто Макарей. Родом и по долгу службы – из далёкой Тюмени. В Тюмени хватает своих чудаков. Макарей – один из них. Нет, он самый главный чудак всего Тюменского края, если, правда, не считать тобольского Тритыщенки (прадеда господина-художника Евжени Тритыщенко), который обивает пороги губерний, утверждая, что каждый уважающий себя город должен иметь хотя бы одну конную статую. Каждый губернатор считал за честь выпроводить Тритыщенку из кабинета на вежливых пинках, и удовлетворённо прощался каждый, радостно помахивая одной ручкой в окно Тритыщенке, а другой стирая лапшу с ушей.