ЧП на третьей заставе

Пеунов Вадим Константинович

— А как звали твоего шурина? — спросил он Демченко.

— Тихон Савельевич. Мужичок из крепеньких.

— А кто-нибудь из твоих гостей не мог случайно знать этого Тихона Савельевича?

— Да не должно бы, — ответил Демченко. — На германской воевал, потом лежал в госпитале где-то на Кубани. С бандитами не якшался.

— Ну, тогда завтра твой шуряк приедет первым поездом, — решил Ласточкин.

Демченко ушел. На прощание начальник окротдела посоветовал ему не запирать с утра окно в спальне и обязательно отослать «за водою» Людмилу.

— Сам понимаешь, женщина при таком деле лишняя. А выйдет она из дома — это будет сигналом к началу операции.

Ласточкин собрал оперативную группу и распределили обязанности.

— Квитку возьмем первой. Она придет за водой к соседу напротив. Одного из троих попробуем изолировать, заперев в фотомастерской. Двери там добротные, окна замурованы. Через несколько минут после того, как возьмем Квитку, двое наших проникнут в дом через окно, которое выходит в сад. Оно будет не заперто. А мы с Демченко постараемся в это время обезоружить остальных.

* * *

Ночью ватага беспризорников устроила налет на колодец. Это была месть за дружка, которого фотограф доставил в милицию. Неглубокий колодец завалили камнями.

Наутро в милицию с жалобой на хулиганов пришел сапожник. Начальник милиции Матвей Кириллович успокоил многодетного отца:

— У меня в КПЗ отсыпается специалист по колодцам… Дам ему в помощь двоих—троих, и вновь будешь с водою. А пока к соседу сходишь.

Сапожник увел с собою специалиста, которому не терпелось опохмелиться, и двоих его «помощников». Выставили у колодца пост, черный ход в доме Демченко взяли под наблюдение. Еще двое принялись с утра чинить лесенку в милиции: перекрыли пути отступления через сад. Во дворе у Михаила Воронько перед открытыми воротами появился третий пост, оп контролировал крыльцо и окно в зале.

Около семи утра на широкое крыльцо дома Демченко поднялся с котомкой в руке дебелый, седобородый старик. Он громко и долго стучал в наружную дверь, пока его не окликнули:

— Чего надобно? Принесла нелегкая ни свет ни заря.

— Открывай, Василий, встречай шуряка, — недобро ответил ранний гость.

— Какой еще шуряк? — удивились с той стороны.

— В моем доме семнадцать лет живешь и не узнаешь?

Ему открыли, впустили.

В небольшой кухоньке горела лампа «трехлинейка». Пахло керосином и еще чем-то паленым. Гость огляделся.

— Письмо мое получил?

— Получил, — нехотя ответил хозяин. — Только я считаю, Тихон Савельевич, что вы на дом никаких прав не имеете. Дом был дан моей покойной жене в приданое…

— Были бы у вас с него дети, было бы тебе и приданое. А теперь что выходит? Дом как был записан на фамилию Сушко, так и остался. А Сушко — я, ты — Демченко. Вот и выходит — после сестры дом должон вернуться ко мне. Покажи-ка его хозяину!

Гость шагнул было к ближайшим дверям, но Демченко загородил собою путь.

— Туда нельзя… Там моя жена. Спит.

Гость вконец разошелся:

— Жена-а-а… — насмешливо протянул он. — Откуда такая взялась? Уж не ей ли норовишь передать мой дом? Так знай, по судам затаскаю!

К разговору чутко прислушивались обитатели дома.

— Вася, Вася, — раздался женский голос, — скажи ему, пусть пока уходит. Мы же еще спим. Придет потом, после обеда, тогда и решим.

— Ну нет! — загрохотал бас гостя. — Хотят меня вытурить из родного дома. Да меня мать в люльке колыхала в той комнате, где ты сейчас нежишься со своей утешительницей.

Гость сделал еще одну попытку осмотреть «свой дом». Но Демченко запер перед ним дверь во вторую комнату.

— Это моя мастерская. Там у меня аппарат, пластинки, бумага… Туда не пущу. — Он положил ключ к себе в карман. — И попрошу не дебоширить. Иначе вызову милицию. Пока суд не решит, вы на этот дом прав не имеете.

Гость слегка успокоился.

— Иди штаны-то надень… Жених, — посоветовал он.

Демченко удалился.

В спальне он держал совет с женою. Братунь советовала:

— Соглашайся, черт с ним, с этим домом, все равно уезжать. Не надо сейчас привлекать внимание к себе. Прими его поласковее и выпроводи. Подпиши, что там нужно.

— Но это же мой дом! — удивился Демченко.

— То, что есть у твоей Людочки, на дюжину счастливых хватит, — ядовито проговорил Григорий, стоявший на пороге. — Надо поскорее выпроводить этого крохобора. Пристукнуть бы его, да шума не хочется поднимать.

Демченко оделся и вышел на кухню к гостю.

— Тихон Савельевич, мы с женою посоветовались и решили отказаться от дома… конечно, не безвозмездно, дадите отступного. А пока я могу по-хорошему, без тяжбы подписать бумаги, какие там нужно.

— А не обманешь? — насторожился гость. — С какой это радости ты от своего так легко отрекаешься?

— Чего же отрекаюсь, отступного возьму. Все равно я уеду отсюда.

— Думаешь, что я так и раскошелюсь?

— Договоримся.

— Ну, ну… — гость все еще не верил.

— Раздевайтесь, позавтракаем, мы же с вамп были добрыми родичами.

— Были… Пока ты мою сестру заради молодой па тот свет не отправил.

— Побойтесь бога, Тихон Савельевич! — взмолился Демченко. — Ваша сестра была больным человеком, вы это знаете.

— Была, была… — проворчал гость, снимая полушубок.

В кухню вошла Людмила. Поздоровалась с гостем.

— Вы не удивляйтесь, Тихон Савельевич, Васиному решению. У меня есть свой дом, лучше этого. А чтя память вашей покойной сестры…

— Да уж ты бы память сестры не трогала, — грозно предупредил гость. — Поди, не венчанная с моим шуряком. Месяц минул, как она усопла.

Людмила вспыхнула:

— А то уж не ваша забота! Вы свое получаете — и все!

— Да и то верно, — вдруг согласился гость.