Чревовещатель
Шрифт:
– Мариетта и Жак Ландри… убиты… убиты оба!.. И меня обвиняют в этом!..
– Если вы и не убийца, то сообщник! — возразил судья. — В ту ночь, когда было совершено преступление, вы были здесь не один! С вами находился ваш лейтенант, Жорж Прадель! Который из вас убивал?..
– Мой лейтенант, — повторил чревовещатель, — мой лейтенант здесь! Мой лейтенант — убийца! О, это уже слишком! Или это сон, или я с ума сошел!
– Да, безумие заставило вас совершить преступление! А теперь угрызение совести отнимает у вас рассудок! Признайтесь!
Быстрым движением отставной зуав
– Мариетта, милая Мариетта… моя дорогая, моя милая, тебя убили… и меня обвиняют в этом! Меня, который отдал бы за тебя свою жизнь!.. Ты знаешь, Мариетта, что я тебя любил, что я тебя обожал! Если ты спишь, Мариетта, — проснись!.. Если ты умерла — воскресни! Скажи одно слово, Мариетта! Назови своего убийцу!.. Потом пускай отрубят мне голову… мне все равно!.. Разве мне дорога теперь жизнь?.. Но я не хочу умирать, прослыв твоим убийцей. Мариетта, сжалься надо мной! Испроси у Бога чудо! Я надеюсь только на тебя… заговори!..
Затем, ослабев от этого припадка отчаяния, отставной зуав уронил голову на простыню, покрывавшую тело молодой женщины, и разразился рыданиями.
Жобен стоял возле судьи, глаза у него были влажны.
– Господин следственный судья, — сказал он тихим и почтительным голосом, — позвольте спросить, продолжаете ли вы считать этого молодого человека виновным?
– Я не имею основания сомневаться в этом.
– Посмотрите на него!.. Послушайте его!..
– Это великий притворщик.
– Так притворяться невозможно!
– Со временем мы узнаем…
Сыщик не настаивал больше. «К счастью, — подумал он, — Бог справедлив, он не допустит, чтобы непоправимая судебная ошибка сделала мученика из этого невинного». Будто в ответ на эти мысли Жобена, дверь в кладовую отворилась, и на пороге появился унтер-офицер, несколько смутившись при виде чревовещателя на коленях перед телом Мариетты.
Следственный судья подошел к жандарму.
– Вы уже вернулись! Как вы успели так быстро съездить в Сент-Авит?
– Я туда не ездил, господин судья. Я встретил Риделя в двух километрах отсюда. Он как раз направлялся в эти края разузнать насчет преступления, так как, разумеется, оно занимает всех в Сент-Авите, и в трактире спрашивают…
– Вы привезли его с собой?
– Конечно! Он ожидает в передней.
– Знает ли он, в чем дело?
– Может быть, догадывается, но я не говорил ему ничего.
– Это хорошо… Я сейчас его допрошу…
И, оставив обвиняемого под стражей жандармов, судья вышел из кладовой. Жобен последовал за ним как тень.
Внешность дядюшки Риделя говорила в его пользу. Ему было шестьдесят пять лет, он был среднего роста, полный, с широким красным лицом, окаймленным длинными волосами с проседью и рыжими, густыми бакенбардами. Лукавство и добродушие светились в его маленьких глазах. Никто и никогда не видел дядюшку Риделя с непокрытой головой. В трактире
– Ах, боже мой! Господин судья, — воскликнул он, поклонившись несколько раз, — зачем я вам нужен? Даю вам честное слово, что я ничего не знаю об этом деле…
– Сейчас увидим… Записывайте, — обратился судья к письмоводителю.
Допрос дядюшки Риделя длился недолго. Он касался фактов, уже известных читателю. Достаточно упомянуть, что показание Риделя совпало с рассказом Сиди-Коко. А так как это показание было неоспоримо, то оно ясно доказывало алиби отставного зуава. Несчастный чревовещатель не мог быть ни виновником, ни сообщником преступления, совершенного в Рошвиле в то время, когда он находился в Сент-Авите, а следовательно, в двенадцати километрах от места преступления. Жобен торжествовал, но, по своему обыкновению, молча и скромно. Только одни его глаза выказывали радость. Побежденный очевидностью, судья не упорствовал.
– Вы были правы, Жобен, — сказал он, — и я это признаю! Но согласитесь, что против этого несчастного были страшные улики… Все соединилось против него, все!.. и это почти невероятное обстоятельство — пребывание его в парке замка именно тогда, когда туда приехал Жорж Прадель!.. Совпадение удивительное! Тут ведь мог бы ошибиться самый искусный?
– Конечно! — ответил агент сыскной полиции. — И я также ошибся.
– Правда, вы считали чревовещателя виновным… но недолго. Нескольких минут размышления вам было достаточно для того, чтобы напасть на настоящий след.
– На настоящий след… — повторил Жобен, — да… но, похоже, что это странное дело готовит нам и другие сюрпризы.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ничего, господин следственный судья. Я ищу… пожалуйста, не удивляйтесь… Я ищу постоянно.
– Даже тогда, когда уже нашли?
– Даже тогда, когда я полагаю, что нашел. Нередко искусные рулевые принимали за маяк блуждающие огоньки, которые наводят на подводные камни.
«Он хорошо знает свое дело, однако фразер он отменный!» — подумал судья, а вслух сказал:
– Пойдемте в ту комнату, где лежат покойники. Мне хочется поскорее объявить этому несчастному, что он свободен. Из-за этого обвинения он, вероятно, ужасно страдал.
– Ах, — пробормотал Жобен, — находясь возле трупа любимой женщины, помнил ли он вообще об этом обвинении?
С тех пор как следственный судья и агент сыскной полиции ушли из кладовой, чревовещатель оставался неподвижен. Его голова, как мы сказали, лежала на простыне, служившей покровом Мариетте. Старичок священник, глубоко тронутый, призывал милосердие Божье на этого пораженного горем человека — не разбирая, невинен он или виновен. Судья вошел в сопровождении Жобена.