Чрезвычайные происшествия на советском флоте
Шрифт:
По мере приближения к лодке уровень радиации стал увеличиваться. Если на расстоянии 1 кабельтова он был 0,4–0,5 рентген/час, то у борта поднялся до 4–7 рентген/час.
Ошвартовались мы к борту в 14 часов. Командир лодки Николай Затеев был на мостике. Я спросил, в какой он нуждается помощи. Он попросил меня принять на борт одиннадцать человек тяжелобольных и обеспечить его радиосвязью с флагманским командным пунктом, то есть с берегом, так как его радиостанции уже скисли и не работали…».
Командир С-270 Ж. Свербилов в 10.00 по собственной инициативе начал операцию по спасению корабля и экипажа К-19. В 16.00 его подводная лодка ошвартовалась к борту аварийной К-19. Наконец-то наш командир Николай Затеев получил возможность установить связь с ФКП, используя передатчик Ж. Свербилова. Мой радист, побывавший на С-270 (отнес шифрограмму для передачи), сообщил, что наш сигнал «SOS» был принят подводной лодкой еще утром. Нам повезло! Примененный способ связи сработал! Встреча двух лодок в океане не была случайной!
Весть была долгожданной, мы ее слушали и ждали среди помех и «морзянки» эфира с 6 часов утра. Мои парни – радисты Николай, Юрий и Виктор были настолько измотаны и уставшие, что не могли радоваться, да и я был не в лучшем состоянии.
Обстановка на АПЛ оставалась тяжелой, но вопрос с обеспечением связи был решен. Мое главное дело было сделано, пусть сигнал «SOS» не достиг Берега, он достиг Ж. Свербилова! Это был успех всей нашей БЧ-4. Информацию о приеме сигнала «SOS» следовало подтвердить, обратившись к Жану Свербилову, а затем доложить командованию АПЛ, но усталость была такова, что я не сделал ни первое, ни второе. К тому же было не до победных реляций: на К-19 расхолаживали аварийный и соседний реакторы, выводили из действия механизмы и системы корабля. Атомоход, стоивший стране огромной суммы, умирал, превращался в безжизненную груду радиоактивного металла на плаву, а экипаж, свободный от вахт, «укрывался» от радиации на мостике и носовой надстройке.
Наш зов о помощи услышали и радисты ПЛ С-159 Григория Вассера, который подошел к К-19 в 19–00 часов. Командиры Ж. Свербилов и Г. Вассер, каждый самостоятельно, не поставив в известность командование СФ, приняли рискованное решение покинуть свои позиции в завесах и оказать помощь терпящим бедствие товарищам по оружию.
С подходом второй подлодки появилась возможность снять часть экипажа с К-19, и командир Н. Затеев принял решение – эвакуировать половину личного состава. На «фонящей» К-19 в очаге радиации остались офицеры, моряки – коммунисты и радисты.
Теперь связь с берегом дублировалась сразу по двум передатчикам с С-270 и С-159. С меня свалился тяжкий камень. Почувствовал голод и жажду, мне принесли бутылку сухого вина и плитку шоколада. Всюду радиация, а вино и шоколад защищены от радиоактивной пыли. Из «горла» выпил несколько глотков вина за найденный выход из тупиковой ситуации и закусил шоколадом. Нервное напряжение несколько спало, но появились упадок сил, головная боль, полное безразличие ко всему, окружающее воспринималось как в тумане или полусне. Я погрузился в странное состояние, из которого вышел спустя месяцы. Однако остался на ногах и продолжал исполнять свои обязанности. Радисты несли приемную вахту, а я пошел курить на мостик. По пути зашел в 4-й – ракетный отсек, где было мое спальное место. Тишина. Отсек освещен, но пуст, ни единой живой души! Очевидно, радиация здесь высокая, а в 6-м – реакторном – и вовсе ад! Забрал папиросы и двинулся на мостик.
В памяти остались отдельные моменты из жизни экипажа до подхода двух наших лодок: утро, много солнца, голубое небо, ни облачка. Океан спокоен, как озеро, волнение – 0 баллов, а в полдень – 1 балл, а вечером – уже 2–2,5 балла. Отличная видимость, с надеждой осматриваю горизонт, но глазу не за что зацепиться: на горизонте ни одной черной точки, ни – своих, ни чужих. На мостике и палубе – офицеры, старшины и матросы, кругом люди, но мне среди них одиноко и, несмотря на теплое утро, зябко. Пытаюсь обдумать сложившуюся ситуацию: на мне – ответственность за связь. Передатчик вышел из строя, и на меня свалилась задача по спасению экипажа! Никто из сослуживцев не может мне помочь, все надо решать самому: жизни многих людей, в том числе и своя собственная, зависят от моих решений и действий радистов. Холодно! Положение – хуже не придумать!
Кто-то спросил: «Роберт, как у тебя?» Отвечаю, что очень плохо, сбой в передатчике, неисправность не выявлена. «А как у вас?» Слышу ответ: «Температура реактора растет, кругом – радиация». Все настолько плохо, что говорить не хочется, лишь смолим папиросы одну за другой. Невозможно поверить, что в такое чудесное утро на нашем месте может вырасти атомный гриб.
На мостике дозиметрист производит замеры. Спрашиваю: «Сколько?» Он ответил: «5 рентген». У матроса испуганно-ошарашенные глаза, он не верит показаниям прибора. Если на мостике – 5 рентген, то сколько же в отсеках подводной лодки?!
Еще одно впечатление. На мостике стоит незнакомый, прикомандированный на время похода офицер, под ним… лужа. Вероятно, он давно здесь, все слышал, все понимает, но он не востребован, а это самое страшное. Я не осудил его, не осуждаю и сейчас.
Еще картинка. В коридоре 2-го отсека идет наш командир в сопровождении двух офицеров. Я встал в положение «смирно» и уступил дорогу. У всех троих поверх одежды – широкий ремень и сбоку кобура с личным оружием, снаряжены, как в базе на дежурстве. Увидеть такое на корабле, в море – чрезвычайный случай. С кем воевать? От кого обороняться? Горизонт чист, у акустиков – то же, в океане мы одни. Вдруг осеняет: вооружены на случай бунта экипажа! Понимаю, первым, кому экипаж выскажет свое недовольство, кого выбросит за борт, буду я! Следом могут полететь и радисты, не наладившие связь. Мне не выдали оружие: должно быть, сомневаются, не застрелюсь ли я из-за чертовой связи! Не застрелюсь. А пока надо идти к радистам, которые работают на грани срыва, не слыша и не видя результата.
…Возвращаюсь с перекура. В ЦП – характерный запах и емкость с прозрачной жидкостью. «Что это?» – спрашиваю у моряка, наполняющего кружку. «Спирт», – отвечает тот и объясняет, что всем членам экипажа рекомендовано выпить спирта для выведения из организма радиации. Но это не для меня, мне необходима ясная голова для восстановления связи.
И последнее. Прохожу через 2-й отсек, а в кают-компании крутят фильм «Золотая симфония» – балет на льду с чудесной музыкой. Моряки смотрят картину, а кругом бушует радиация! Я остолбенел. По трансляции раздалась команда, несколько моряков встали и пошли заступать на вахту. Замполит командира К-19 капитан 2-го ранга Александр Шипов организовал сеанс и отвлек моряков от тяжких дум. Молодец! Даже не верится, было ли это?!
В 23.00 по указанию Берега к К-19 подошла третья подлодка – С-268, командир Геннадий Нефёдов. Теперь экипаж К-19 был эвакуирован полностью. Усилившийся шторм мог сорвать пересадку людей. Но успели!
Через несколько суток подошел спасатель «Алдан». Он привел безлюдную К-19 в губу Западная Лица. В память врезалось несколько эпизодов:
…Эвакуация. Вечер, низкое солнце, море волнуется. На нашу К-19 с ее немалым водоизмещением качка почти не влияет, а «дизелюху» хорошо подбрасывает у нашего борта. Выбираю момент для прыжка… Прыгаю, и меня подхватывают под руки на палубе. Раздеваюсь полностью, все снятое летит за борт, оставляю лишь часы и документы. В 1-м отсеке на «пятачке» у торпедных аппаратов мне льют на голову из чайника теплую воду. Это первичная дезактивация.