Что будет дальше?
Шрифт:
— Отец! Ты, главное, держись, дальше будет хуже.
Ошарашенный, Адриан Томас открыл глаза.
Куда-то пропало его любимое кресло, исчезли стеллажи с книгами. Не было больше и самого кабинета.
Его швыряло от борта к борту в тесном кузове «хаммера», несущегося по пересеченной местности.
Послышался металлический лязг, переходящий почти в хруст, и мотор завыл свою оглушительную песню на еще более высоких оборотах. Адриан Томас повернулся к человеку, сидевшему рядом, и одними губами прошептал:
— Томми…
Судя по всему, вид у него при этом был достаточно жалкий и комичный. Сын профессора в это время держался одной рукой за поручень над головой, а другой прижимал к себе телекамеру. И смеялся — смеялся в полный голос.
— Отец, ты хотел поговорить? Говори. Давай обсудим то, что тебя волнует. Учти, времени у нас в обрез. Мы вот-вот подъедем к тому месту, где я погиб.
Услышав эти слова, сидевший за рулем молодой морской пехотинец в камуфляжной полевой форме, с лицом, замотанным какой-то черной тряпкой, из-под которой виднелись такие же темные, почти непрозрачные, солнечные очки, повернулся к ним и деловито пояснил:
— Гребаный фугас под песком. Хрен ты его увидишь из машины. С самого начала было понятно, что не хрен было сюда ехать. Отымеют нас здесь, ой как отымеют. Соберутся всей Фалуджей и отымеют, на хрен.
Эти слова были исполнены какого-то непонятного Адриану черного юмора. По крайней мере, выслушав водителя, все сидевшие в кузове морпехи засмеялись. Вот только получилось это у них как-то невесело.
Адриан огляделся. Рядом с ним в пассажирском отсеке сидели несколько бойцов с оружием на изготовку. Отсмеявшись, они в знак согласия с высказанной водителем мыслью покивали, а один еще и добавил: «Какого хрена мы сюда поперлись? Видели же, что лучше места для засады не придумаешь». В полумраке набитого людьми кузова лица этого человека было не разглядеть, но в его голосе Адриан услышал не только озлобленность, но и какую-то обреченность, готовность вновь пережить то, что должно было вот-вот случиться. Затем в разговор вступил пулеметчик, заглянувший внутрь кузова из люка в крыше, где он сидел, высунувшись по пояс. Парню было не больше двадцати-двадцати одного года. Его глаза закрывали большие мотоциклетные очки; остальная часть лица была покрыта толстым слоем пыли и грязи. Он разомкнул губы и, сверкнув зубами, прокричал, стараясь перекрыть рев двигателя: «Не нужно было сюда ехать. Вообще не нужно». Он явно обращался непосредственно к Адриану и старался избегать в присутствии пожилого человека крепких выражений. «И зачем нас погнали на это дурацкое задание? С первой мили все было понятно». В этот момент сидевший на переднем пассажирском сиденье чернокожий лейтенант, с суровым лицом и холодным взглядом профессионального военного, отложил микрофон рации и, обернувшись, посмотрел на своих подчиненных.
— А ну, прекратить нытье! — скомандовал он. — Обрадовались, понимаешь ли. Увидели нового человека — и давай вешать ему лапшу на уши. Не всех нас сегодня накрыло. Ты, Мастерс, и ты, Митчелл, — вы вообще везунчики. Выберетесь из этой передряги с парой царапин да с расквашенными носами. Ты, Симмс, считай, тебе тоже свезло: хреново, конечно, без ног остаться, но ты, по крайней мере, будешь жить. Тебя отправят в госпиталь, а потом… потом ты полетишь домой на большой железной птице. Ну а все остальные — мы дорого продадим свою жизнь. Я успею вызвать по рации огневую поддержку с воздуха, но еще до того, как этих уродов в тюрбанах накроет ракетами и бомбами, мы и сами их хренову тучу в капусту покрошим. Так что не хрен на судьбу жаловаться.
Неожиданно лицо лейтенанта смягчилось, на губах появилось что-то вроде улыбки, и, подмигнув одному из солдат, он, ткнув пальцем в Томми, сказал:
— А благодаря этому парню с телевидения ваши задницы, ребята, прославятся на весь мир. Верно я говорю, Томми?
Томми улыбнулся в ответ и сказал:
— Сделаем в лучшем виде, лейтенант. Картинка будет — закачаешься.
Один из морпехов наклонился к Томми, хлопнул его рукой
— Давай, журналист, твою мать, не подведи! Сделай нас звездами Интернета!
Адриан повернулся чуть боком и попытался рассмотреть в узкое окно бойницы пейзаж, проносящийся за окном «хаммера». Вдоль дороги тянулись глинобитные дома, многие из которых были сожжены или разрушены огнем крупнокалиберного оружия. Поваленные пальмы лежали вдоль обочины. Проезжавшей бронетехникой в придорожную канаву были сброшены черные кузовы сгоревших дотла машин. В какой-то момент «хаммер» вильнул и объехал огромную груду развороченного взрывом и обгоревшего металла: прямое попадание ракеты, детонация боеприпасов и последующий пожар изменили силуэт танка практически до неузнаваемости. Из водительского люка свисало к земле обгоревшее тело механика, который так и не смог выбраться из огня. Кто-то из морпехов, сидевших рядом с Адрианом, процедил сквозь зубы: «С авиацией шутки плохи. Против самолетов на танке не попрешь».
«Хаммер» несся вперед по истерзанной взрывами дороге, а Томми, наклонившись к самому ветровому стеклу, продолжал снимать. Большую профессиональную камеру «Sony» он прижимал к плечу как свое единственное оружие. Что он видел в крохотном зрачке визира — оставалось только догадываться: мир вокруг был затянут пеленой пыли и дыма. У Адриана першило в горле, он закашлялся. Не отрываясь от камеры, Томми сказал:
— Да, отец, тут не курорт, особенно с непривычки. Ничего, скоро освоишься. И потом, это ведь просто пыль, остатки кордита из снарядов, ну, нефть где-то в скважинах горит… Это все ерунда. Вот когда наткнешься на пролежавшие пару дней под палящим солнцем трупы, вот тогда тебя и начинает по-настоящему наизнанку выворачивать.
Томми опустил камеру и, помолчав, вновь обратился к отцу:
— Я за этот репортаж кучу премий посмертно отхватил. Да ты, наверное, сам знаешь. Мне удалось заснять все, от начала до конца: от той самой секунды, когда машина подорвалась на фугасе и нас стали расстреливать из засады, до авианалета на позиции противника, когда наши прикрывали нас с воздуха. Даже когда меня убили, я не выпустил из рук камеру, и она продолжала снимать уже после моей смерти. Запись сначала выложили в Интернет. Ты, кстати, знаешь, что этот ролик был просмотрен и скачан больше трех миллионов раз? Ну а уже потом его показали по телевидению. Один из самых опытных и заслуженных ведущих собрал на показ множество журналистов и произнес перед собравшимися вступительную речь. Ты знаешь, мне она даже понравилась. Он говорил о военных журналистах. Начал с Фрэнка Капры и Эрни Пайла, потом перешел к тем ребятам, которые освещали войну во Вьетнаме. Я, кстати, думаю, что дядя Брайан наверняка встречался с некоторыми из них. Они ведь шли в бой рядом с солдатами, только со своими пленочными «Никонами» на шее да с блокнотами в руках. У них в те годы даже бронежилетов не было. Ведущий проникновенно и, пожалуй, даже искренне говорил о традициях, о верности профессии, без лишнего пафоса завернул что-то о профессиональном долге и даже о священном служении обществу. Но мы-то с тобой, отец, знаем, что я здесь оказался просто потому, что мне нравилось снимать. А в обычной жизни мне не хватало впечатлений. Экстрима хотелось. Сам понимаешь: где, как не здесь, можно получить все это с лихвой. Для журналиста-телевизионщика нет ничего лучше, чем нестись через пустыню с отделением отмороженных морских пехотинцев и снимать, снимать, снимать… Пусть даже в конечном итоге это и будет стоить тебе жизни.
— Это ты точно заметил, что мы отмороженные, — перекрывая завывания ветра в открытом люке, прокричал пулеметчик, — отмороженнее не придумаешь.
— Томми, я вот хотел… — преодолевая удушливый кашель, прохрипел Адриан.
— Нет, папа, послушай ты меня. У нас мало времени. Сейчас все так закрутится — не до разговоров будет. Я потом попытаюсь к тебе заглянуть, когда все немного успокоится, но сейчас нам нужно разобраться в главном…
— Томми, пожалуйста…