Что было, что будет
Шрифт:
Попытка Элинор наладить утраченные отношения с дочерью провалилась, зато она с тех пор начала чаще обращаться к Броку Стюарту за советом. Если ей предстояло принять какое-то решение, она звонила и спрашивала мнение доктора, хотя не обязательно к нему прислушивалась. Да что там, она могла часами с ним спорить, подвергая сомнению каждое слово. Дело дошло до того, что семейство доктора, его жена Адель, одна из кузин Хэпгудов, и его сын, Дэвид, знали, что когда телефон звонит в неурочный час, то это наверняка не вызов в Гамильтонскую больницу и не пациент. Это Элинор Спарроу. Почему доктора не раздражало ее вечное брюзжание, никто в точности не знал.
Элинор, со своей стороны, рассуждала так: по крайней мере, есть к кому обратиться за правдой.
Будь Элинор более приветливой, она могла бы рассмеяться и сказать: «Ну, в таком случае, бедняга не долго протянет». А так она просто отбрила ветеринара: «Надо полагать, плату за визит вы не уменьшите», как всегда нагнав на Тима Эрли такого страху, что он добавил бесплатную бутылочку витаминов для пса.
Элинор заболела именно тогда, когда собралась цвести последняя привитая ею роза. Она взяла одну из старых роз Ребекки (этот сорт рос только в Юнити, и ходили слухи, что он увядает от человеческого взгляда) и скрестила ее с пурпурным вьющимся гибридом, который разводила уже несколько лет. Пока что новая роза ничего особенного из себя не представляла. Случись забрести в сад какому-нибудь воришке, он наверняка прошел бы мимо неопрятного кустарника возле каменной стены, где тот рос, защищенный от ветра и жары. Воришка предпочел бы экземпляры посимпатичнее, тщательно подрезанные и ухоженные, которыми Элинор абсолютно не дорожила. Успеет она увидеть, как цветет ее новый сорт, или нет, Элинор не представляла. Брок отказался просветить ее на сей счет, несмотря на все требования узнать статистику.
«Прямо сейчас какое-нибудь дерево возьмет и упадет на нас, — ответил он. — Или молния ударит, и к чему тогда твоя статистика?»
Элинор часто вспоминала мать Уилла, Кэтрин, — как быстро та сгорела, после того как у нее обнаружили рак. Элинор не особенно любила семью Эйвери, но зла им не желала. И разумеется, она не прятала под матрас Кэтрин Эйвери веревку с черными перьями, чтобы проклясть все семейство, когда Уилл и Дженни убежали, хотя в городе пошли такие слухи. Как бы там ни было, все это дела давно минувших дней, и теперь, глядя в прошлое, Элинор понимала, что винить в том опрометчивом браке некого. Просто весна заставила их убежать, чистейшая весенняя лихорадка, опасная для каждого. Между прочим, Элинор сочувствовала Кэтрин, что та вырастила такого лгуна, как Уилл Эйвери, хотя младший мальчик, Мэтт, получился славный.
Пятнадцать лет Элинор нанимала Мэтта Эйвери расчищать сад от обломков и поваленных деревьев после бурь. Время от времени на заднем крыльце Элинор появлялась корзинка с мятой и розмарином, и Элинор подозревала, что это оставляет Мэтт — возможно, в благодарность за визиты к его матери в последние недели ее жизни. Все лето, пока умирала Кэтрин, Элинор приносила ей свежие розы сорта «Волшебный розовый», которые Кэтрин предпочитала всем прочим сортам, хотя сама Элинор не очень его жаловала. Элинор все время вспоминала, как мужественно держалась Кэтрин, когда сама проходила курс лечения в Гамильтонской больнице. Зимой ей делали химиотерапию, но она никому ничего не сказала, все держала в себе.
В этом был ее недостаток, в этом была ее сила; она отказывалась довериться кому-либо, или попросить о помощи, или просто проявить обычные человеческие чувства. К тому времени, как она все-таки призналась Броку, что у нее побаливают кости — не обычный артрит, а нечто гораздо глубже и сильнее, — было уже слишком поздно. Теперь, когда в Монро появился новый врач, доктор Стюарт делил свое время между
«Ты ведь не мог знать о том, чего я не хотела тебе рассказывать», — настаивала Элинор, как всегда, проявляя упрямство.
Вероятно, она была права; вряд ли он сумел бы найти способ ее спасти. Все равно доктор часто просыпался среди ночи от сердцебиения, даже когда телефон не звонил. Он просыпался, думая об Элинор, как было уже много лет, еще до ухода Адель, еще до того, как его сын, Дэвид, и сто внук, Хэп, переехали жить к нему. Утром Брок Стюарт часто испытывал потребность позвонить и проверить, как она там, но Элинор никогда в этот час не снимала трубку; она работала в саду, который восстановила так, как не сумела восстановить свою жизнь.
В тот день, когда дочь возвращалась в родной город, она тоже работала в саду. Славный выдался денек. Элинор в маске и перчатках посыпала почву удобрением. Всю зиму большинство растений в ее саду выглядели не лучше, чем горсть палок, но сейчас эти палки начали зеленеть, выпуская новые побеги, и скоро им предстояла обрезка. После холодных суровых месяцев розовые кусты особенно жадно откликались на подкормку из костной и рыбьей муки и человеческое внимание. Маленький гибрид возле стены казался совершенно ненасытным, поэтому сегодня Элинор решила покрыть почву вокруг него дополнительной дозой удобрений.
Покончив с делом, Элинор вернулась в дом в сопровождении старого пса. Кости в коленях и голенях причиняли ей особенно сильное беспокойство, от острой боли у нее часто кружилась голова; в последнее время она уже не обходилась без трости. Элинор Спарроу, женщина, которая никогда ни на кого не опиралась, теперь зависела от палки.
«Костная мука, — подумала она, ковыляя к дому, — вот что я такое».
Впрочем, даже мука из нее выйдет паршивенькая, учитывая, как поработал над ней рак, Она видела рентгеновские снимки; кости у нее превратились в кружево, филигрань, красивую и мертвую, очень похоже на листья, после того как над ними потрудятся жучки, хрущики японские. Элинор вымыла руки, затем достала сумку и ключи от машины. Аргусу она велела сидеть дома, хотя он заскулил и вышел с ней на крыльцо. Пес не сводил с нее глаз, пока Элинор усаживалась в джип с проржавевшими дверцами и днищем. Было бы неплохо установить на него и новую трансмиссию. Дорога еще не просохла, и Элинор ехала зигзагами, стараясь объезжать особенно глубокие лужи. Последние пять лет она собиралась попросить Мэтта Эйвери выровнять подъездную аллею, но все как-то не получалось. Всплески грязи оседали на крыльях джипа, на колесах. Снег в лесу кое-где задержался, не растаял даже в такой теплый день, и тут же рядом расцветали ландыши. Некоторые верили, будто ангел печали давным-давно превратил снежинки в ландыши, каждый год расцветавшие первыми, как утешение тем, кто пережил унылую зиму. Лично она, Элинор Спарроу, имела на этот счет большие сомнения, а ландыши вообще считала чуть ли не сорняками.
И все же появление этих диких цветов напомнило ей, что весна действительно пришла. Элинор опустила стекло и вдохнула ароматный воздух. Да, весна определенно пришла. Еще до вечера пройдет дождь, который так нужен саду, но сейчас сырость вызвана озерным воздухом; горизонт был наполнен чудесным зеленоватым светом, который бывает в это время года, особенно возле берегов озера Песочные Часы. Глянув в зеркало заднего вида, Элинор убедилась, что пес так и торчит на крыльце, преданный, как всегда. Она не хотела заводить собаку, но однажды появился Аргус — приехал на заднем сиденье в машине Брока Стюарта. Доктор нашел щенка на обочине дороги, а у его сына Дэвида, вдовца, переехавшего в дом Брока с собственным сыном, была аллергия на собак, как и у дочери Элинор. Но дочь Элинор уже давно не жила с матерью, а щенок нуждался в хозяине.