Шрифт:
Глава 1
Свет в кабинете включается одновременно с тихим щелчком взведенного курка. Этот звук Герман ни с чем не спутает – столько раз он его слышал. Да и не исключал Глухов покушения. Не зря же вокруг него столько охраны вертится. Странно только, что и она недоглядела. Кажется, ребята все делали по уму. Герман каждый их шаг отмечал и анализировал, хотя вроде давным-давно делегировал вопросы собственной безопасности. Тем нелепее, что все именно так закончилось. Он бы еще пободался. Тут же в мгновение все просчитав, Глухов как-то сразу понял, что попал по полной: он безоружный, киллер, судя по звуку, где-то в
Так почему же тогда он медлит? Когда за дверью все отчетливей слышны голоса…
– Бум. Убит, – раздается вдруг… женский голос. И вроде ничего нового в этом нет. Кому как не Герману знать, что среди конченых отморозков порой и бабы встречаются. Но все равно это каждый раз удивляет. И почему-то сейчас особенно. Может, потому что Герман приблизительно понимает, какой подготовки от бойца требует такая вот операция. Он даже уважением проникается. К ней… Той, кто хочет его убить.
Голоса за дверью приближаются, а она, кем бы ни была, ничего больше не говорит. И не делает. Секунды растягиваются как густой таежный мед. Волосы на загривке Германа приподнимаются, пульс долбит, адреналин стремительно мчит по венам. Секунда, две… В голове знакомые мысли бродят. Ведь когда ходишь краем, нет-нет да и догоняет вопрос, а как ты сам уйдешь, когда придет время? С достоинством примешь смерть или сломаешься. Герман на своем веку повидал всякое. И теперь, замкнутый со своей смертью в одной комнате, он довольно отстраненно замечает, что держится, в общем-то, хорошо. Даже несмотря на то, что неторопливость киллера его страшно бесит. Чего он ждет, то есть она… То есть… Чертыхнувшись под нос, Глухов медленно поднимает руки над головой и оборачивается, раздираемый любопытством.
Она сидит за его столом. Не особенно высокая. В темной неброской форме, похожей на форму штурмовика. И черной же шапочке. Руки свободно покоятся на крышке стола. Пистолет лежит рядом. Он был бы дураком, если бы этим не воспользовался.
В два прыжка равняется со столом. Подсечка. Удар, блок. Захват… Красивый выход. Двигается девка – просто загляденье. Он испытывает настоящий визуальный экстаз. И в какой-то момент даже похер становится, что она вообще-то по его душу явилась. Глухов, кажется, даже школу ее узнает, но этого быть не может. И потому снова удар, блок, выход. Как танец. В котором они, выкладываясь на все сто, потеют. Да и дыхание сбивается по чуть-чуть. У него быстрей, у него возраст. А девке сколько? Двадцать хоть есть? Когда ее завербовали? На что, гады, давили? И сколько ей было лет, чтобы успеть вот так натаскаться?
Столько вопросов. И ни одного ответа.
Герман бьет с эффектного разворота. Чертов костюм за пару штук баксов трещит по швам. Кто ж знал, что ему, как ребятам из охраны, надо брать на пару размеров больше, чтобы при случае удобней было махать конечностями? Девке в этом плане сподручней. Ее костюм вообще не сковывает движений. «Ну да, давай, Гера, оправдывай себя, старый хер. Да ты просто разжирел и расслабился. Поэтому и только поэтому все никак ее не уложишь. Нет, ну какая…» – проносится в голове у Глухова.
Он проводит очередной прием. Даже вскользь задевает противника. С головы которого слетает шапка. Заплетенные в косу волосы белые-белые. Как у альбиноски. А ресницы и брови на пару тонов темней, что создает довольно странный контраст.
Не успевает он ее как следует рассмотреть, как происходит две вещи сразу. Она отскакивает к стене, и в кабинет с пушками наперевес таки вваливается охрана. Приходит черед девицы сдаваться. Она поднимает руки над головой, точно как Герман несколькими минутами ранее.
– Поздно. Объект убит. Хреновая работа.
Глухов отмечает, что дыхалка у нее все же сбивается. И переводит взгляд на Михалыча – своего начбеза. Недоуменный поначалу, тот на глазах затапливается яростью и беспокойством. Михалыч подлетает к Герману, чтобы его осмотреть.
– Я в норме.
– Она могла использовать отравляющие вещества, – агрессивно парирует тот.
– Могла, но не использовала, – ровным, даже скучающим голосом замечает альбиноска. Михалыч, осознав, что по всем фронтам облажался, глядит на нее волком. – Надеюсь, теперь вы понимаете, что вашу команду нужно усилить?
Головы сразу всех охранников поворачиваются в сторону смертницы. Михалыч прищуривается:
– Точно, – кивает он. – Ты приходила к нам на отбор.
– Ага. Теперь-то я прошла конкурс? – в голосе девицы могла бы быть ирония, но ее нет.
– Хочешь сказать, все это лишь для того, чтобы устроиться на работу? – вклинивается в разговор Глухов, с трудом подавляя эмоции: недоверие и какое-то идиотское, совершенно ничем не оправданное веселье.
– А зачем бы еще? Хотела бы убить – уже бы убила. Вы в курсе, – равнодушно пожимает плечами барышня. Михалыч ловит взгляд шефа. Тот нехотя кивает. Уже бы убила – факт, с которым им всем придется смириться.
– В следующий раз используй более традиционные способы самопрезентации, – рубит Герман, давая понять своим, что проверить девку все-таки надо, как бы красиво она ни стелила. Как-то он сомневался, что девчонка в одно рыло могла выявить проебы его охраны, чтоб вот так ими воспользоваться.
– Я пыталась. Но у вас здесь всем заправляет замшелый сексист.
Эх, сильна девица, сильна… Глухов закусывает щеку, чтобы не заржать. Михалыч багровеет. Мужики опускают взгляды в пол, с трудом сохраняя невозмутимость на лицах. Парни на него работают хорошие, да и Михалыч, каким бы сексистом он не был, тоже мужик нормальный. Это запросто подтвердит и жена его, и две лапочки-дочки, в которых тот буквально души не чает.
– Да я тебя щас… – начинает Михалыч, но осекается, вспомнив, что он все-таки офицер. А офицерам не пристало угрожать женщинам. Как бы те их ни бесили.
Герман наблюдает за разворачивающимся спектаклем не без интереса. Не так уж часто с ним случаются подобные встряски. И девочка эта его волнует. Непонятно чем. Но что-то в ней есть. Что-то странное.
– Кто тебя тренировал? – вычленяет главный свой интерес.
– Я окончила школу полиции. И сейчас заочно учусь в…
– Я не об этом. Кто бою учил?
– Дед, – пожимает плечами.
– Дед, значит?
– Дед. А что, с этим какие-то проблемы?
– Да нет. Михалыч, ты ее все же проверь. И если ничего не нароешь, возьми девочку на работу. Так и быть. Зовут-то тебя как?
– Имана.
Неожиданно. Нет, здесь как раз такие имена никого не удивляют. Малые народы, и все такое, но… Имана на местных аборигенок похожа как день на ночь. То есть вообще никак. Совершенно.
– Местная?
– Да.
А он пришлый. По крайней мере, для посторонних. И потому избирательная кампания, в которую он ввязался, такая, какая есть: грязная и бескомпромиссная.