Что, если?
Шрифт:
– Фу, Волк. Рядом.
– Что, Малышка? Не слушается? – смеется кто-то из парней. – А Михалыч предупреждал. Что делать будешь? Он же его выставит при первом же косяке.
Отмахнувшись от них, как от настырной таежной мошки, Имана опять хватает зверя за холку и оттаскивает в сторону.
– Что? Ты с ними поиграть хотел? Поиграем. Ты только слушайся, понял?
Глава 8
– Нет, Волк. Ни за что. Ты не будешь со мной спать. Как ты вообще пробрался в мою комнату?
Чертыхнувшись про себя, Глухов вжимается
– Да что с тобой?! Нет. Ты идешь в вольер. И будешь спать в будке.
В ответ на тихий голос девчонки пес громко и недовольно рычит. Герман очень спешит. Если бы не это, он бы с удовольствием понаблюдал за попытками Иманы приручить дикого зверя, но время стремительно уходит. Его ждут. А ведь еще надо незаметно вернуться.
Имана оттягивает пса дальше вглубь территории, где для него организовали вольер. В тот же момент Глухов отлепляется от стены и тенью скользит дальше. К воротам, а потом и за них.
К ночи холодает. Разбухшие снежные тучи летят по небу, то выплевывая, то опять поглощая блеклый блинчик луны. Герман крадется по накатанной колее между двух бесконечных сугробов, выстроившихся сплошной стеной. Снег мелкой крошкой метет в лицо, забивается в ноздри и за шиворот. Притихшая тайга стоит окутанная серебристой инеевой дымкой. Хорошо. Но уже весны хочется.
Среди деревьев ему чуется хруст. Не останавливаясь, он идет дальше, чутко вслушиваясь в тишину. Показалось? Похоже на то.
Через пару минут луна совсем прячется. Ни черта не видно. Можно, конечно, достать фонарик, но когда он почти решается сделать это, наконец, разбирает в темноте контуры заранее брошенной здесь машины. Та заботливо прогрета. Дверь открыта. Глухов поправляет кобуру. И хмыкает про себя – шпионские игры. Правда, если сравнить с теми операциями, в которых ему довелось побывать, эта – и не операция вовсе.
Герман ныряет за руль, ведет носом, изучая незнакомый аромат, наполняющий тачку, выворачивает колеса и выезжает на дорогу. Здесь движение уже более-менее оживленное. И его машина вряд ли привлечет к себе чье-то внимание. На это он и рассчитывает.
Тачка, естественно, левая. Номера никак с ним не связаны. Да и марка, надо сказать, довольно ходовая. Тут таких – через одну. Притапливает. Минует по объездной город. Выезжает на трассу. Сначала еще мелькают какие-то магазинчики и заправки, а дальше – мотель, и на многие километры – все. Он тормозит у одной из круглосуточных забегаловок для дальнобойщиков. Натягивает шапку пониже, и еще капюшон толстовки сверху накидывает. Его уже ждут. Высокий бритый наголо мужик неопределенного возраста – начальник местного УВД. Мужик новый, тоже со стороны. Глухов надеется с ним поладить. Ведь он не просто так именно в этих краях выдвигается. У него полно задач, о которых простые смертные никогда не узнают. Одна из них – наведение порядка в тех сферах бизнеса, что здесь остаются в тени еще, кажется, с девяностых. По самым скромным подсчетам сумма ущерба от этой деятельности исчисляется миллиардами. И потому Герман не питает иллюзий, что будет легко. Но он
Взяв поднос, Герман набирает себе сомнительного вида снеди. И подходит к прикорнувшей за кассой кассирше.
– Триста сорок два. Двадцать, – зевает та, растирая лицо пухлыми ладошками с ядреным маникюром.
Глухов дает пятисотку.
– Сдачи не надо.
И с подносом наперевес идет вглубь зала.
За колонной их не видно. Камер здесь тоже нет.
– Доброй ночи, Ефрем Харитоныч.
Меринов кивает. Откидывается на стуле. Лицо у него выразительное. Гладкое, несмотря на возраст. Скуластое. С ярко выраженными носогубными складками. Человек непростой, но порядочный, как заверили Германа наверху. (прим. автора: история Меринова: "По-другому"
– Добрый. Вот. Что успел нарыть…
На стол ложится простая металлическая флешка. Глухов благодарно кивает. Подтаскивает ту к себе. Прячет в карман.
– Ниточек на самом деле – миллион. За одну потянешь – на всех статья найдется.
– И как тянется?
– Никак. Я здесь пока никому не доверяю, – широко разводит руками Меринов. – Своих людей, конечно, переманил, но это – капля в море. Сами понимаете. Расследование идет медленно. К тому же пока ко мне присматриваются, народ осторожничает.
– И что? Неужели никто не пытался прозондировать почву?
Ефрем Харитоныч качает лысой головой. С жадностью прикладывается к своему компоту:
– Приезжал тут из Н*, прощупывал на предмет лояльности. Куницын, может, слышали про такого? Мелкая сошка.
– Это через оформленные на него фирмы лес везут?
– И это тоже. Там интересные цепочки. Нам бы спеца, что сечет в этих схемах.
– Я передам. Может, что-то еще?
– Людей нормальных. А то понабрали тут… Одна видимость, что работают.
– Это только если постепенно, Ефрем Харитоныч. Вы же понимаете. Всех не снять.
Герман отковыривает вилкой кусок котлеты. Сует в рот и тут же, брезгливо поморщившись, выплевывает.
– Господи Иисусе.
Меринов впервые за вечер улыбается, демонстрируя крепкие идеально ровные зубы.
– А мне нормально. Я к столовской жратве привык.
Оно и понятно. Меринов – бобыль. Живет с инвалидом-сыном. Тот, кажется, у него аутист. Вероятно, поэтому в их дом не вхожи посторонние вроде всяких там домработниц.
– Ну, если у вас все, я пойду. Номер для связи тот же. Держите в курсе, если вдруг что. И сильно не высовывайтесь. Даст бог, выиграю выборы, станет полегче.
– А если нет?
– Будем все равно наводить порядок. Но с меньшим размахом.
Уходит Глухов так же внезапно, как и появляется. За время его отсутствия температура упала еще, кажется, на пару градусов. А он заглушил мотор! К счастью, тот заводится с полтычка. Герман включает радио, и пока машина греется, решает передремать. Нащупывает рычаг, опускает спинку, та как-то чересчур резко падает. И вдруг стопорится. Глухов реагирует не сказать что мгновенно, но поскольку смертник сзади придавлен, успевает и наброситься на него сверху, и даже выхватить ствол. А потом только понимает, кто под ним.