Что глаза мои видели (Том 1, В детстве)
Шрифт:
Обычно, пароход приходил между четырьмя и пятью часами вечера, а я уже с двух часов - обедали мы в час - начал бегать к Николаю, чтобы он не прозевал запрячь и подать во время четырехместный фаэтон к крыльцу.
Суетился я также, чтобы снарядили подводу "за вещами гувернантки". Слово "гувернантка" мне чем-то импонировало, и я козырял им весь день и перед Николаем, и перед всеми, кто хотел меня слушать.
Наконец фаэтон подали и мы, с мамой, поехали, чинно и торжественно, встречать гувернантку.
На пристань в Спасске, куда приставали пассажирские
Мама пожурила меня за суетливость и непоседливость и, чтобы занять время, повела нас, по дорожкам Спасского парка, вплоть до выдающейся стрелки, откуда видна была вся даль широкой реки Буга.
Наконец, вдали, из-за изгиба реки, показался сперва дымок, а скоро обозначился и силуэт, взбивавшего вокруг себя белую пену, большого колесного парохода.
Ухватив маму за руку, я хотел было заставить ее пуститься с нами бегом к пристани, но она умерила мое рвение, объяснив, что мы "десять раз успеем быть на пристани", раньше чем пароход обогнет стрелку и будет у пристани.
Так и случилось.
Наконец, пароход, с надписью большими буквами на верхнем чехле колеса "Таврида", пристал вплотную и стали класть сходни.
На верхней палубе скучилось довольно много пассажиров, большинство которых были мамины знакомые, которые ей оттуда кланялись.
Несколько в стороне, наклонившись и опершись о перила рубки, стояла молодая, довольно высокая и плотно сложенная девушка, в сером дорожном ватерпруфе, с дорожной сумочкой через плечо.
Мама, указывая на нее, сказала: "наверное это она"!
Мы впились в нее глазами, но она была под вуалеткой, в маленькой соломенной шляпе, и лица ее еще нельзя было разглядеть.
Кто-то из пассажиров подошел к ней и указал на нашу группу. Тогда уже не стало сомнения, что это именно ,,она".
Сойдя с парохода, она прямо к нам и направилась.
Чистая французская речь зазвучала уже, пока она, еще на ходу, поднимала двумя пальцами обеих рук свою вуалетку к полям шляпы.
Что она сказала маме и что последняя ей говорила, я, будучи взволнован, не уловил. Сестра, довольно бойко уже болтавшая по-французски, тоже ей что-то сказала, а та ее тотчас же звонко поцеловала. Я же стоял, как пень и даже не решался глядеть на ее лицо.
Но она, вдруг, взяла меня своими обеими руками за плечи, чуть-чуть потрясла их и, очевидно, зная уже, из переписки с мамой, как меня зовут, неожиданно для меня, промолвила: "alors, c'est cela Nicole! Soyons donc amis"! (Так вот это и есть Николь! Ну будем друзьями!) Я захотел доказать, что тоже могу что-нибудь сказать, и сказал: "oui, mademoiselle"! (Да, mademoiselle).
Мама засмеялась, она, тем временем, наклонившись ко мне и тоже смеясь, поцеловала меня в щеку.
В экипаже уже ехали, как давно знакомые.
,,Она" заглядывалась по сторонам с любопытством.
Сидя, с сестрой, на передней скамейке, против нее, я все еще, не решаясь разглядывать ее самое, перебегал глазами в направлении, куда глядела она, и сообразил, что ее интересует знать, какие места и здания попадаются по пути.
Поэтому, не глядя еще на нее, я стал тыкать пальцем в сторону, куда она поворачивала голову, односложно поясняя:
"c'est l'observatoire! c'est la poste! c'est l'eglise! c'est le boulevard!"! (Это обсерватория ! Это почта! Это церковь! Это бульвары).
Она, вдруг, совсем низко наклонилась ко мне, дотронулась до меня слегка указательным пальцем и, смеясь, сказала:
"et cela - c'est Nicole, le gentil garcon"! (А это Николь, милый мальчик! )
Bce рассмеялись, засмеялся и я и сразу поднял на нее глаза.
У нее было милое, хорошее лицо, хотя ничего особенно красивого в нем не было. Просто приятно было глядеть на нее, так она вся была оживлена, проста и симпатична.
Дружба установилась.
В доме у нас ей все понравилось. Только, когда ей показали ее комнату, она, заглянув и в наши, запротестовала. Она нашла, что ее комната "immense" (Огромна.) и предложила, чтобы сестра Ольга спала с нею, а чтобы из комнаты сестры сделать "классную", о которой совсем не подумали. При этом она объявила, что у себя дома она спала "dans une toute petite chambre" (В совсем маленькой комнатке.) и даже ночью приходилось держать окно не плотно закрытым.
Мама что-то упомянула относительно ее багажа, полагая, что с ним ей, может быть, будет тесно. На это она звонко рассмеялась и объявила, что ее багаж весьма не сложен.
Действительно, когда въехала во двор громоздкая подвода, с нее сняли и внесли в дом умеренных размеров "вализу", - в сущности корзину, обшитую черной клеенкой, и небольшой мешок-сак.
Все устроилось, как наметила mademoiselle Clotilde.
На другой же день принялись сообща за устройство "классной". Повесили несколько географических карт, приобрели письменные принадлежности, тетрадки; несколько учебных книг, которые она привезла с собою и какие были у нас, разложили на полках этажерки.
Mademoiselle Сlotilde очень быстро освоилась и вызнала вся и всех в доме.
Я очень хлопотал с этим и даже залучил ее на черный двор, желая показать конюшню. Здесь я отрекомендовал ей и Николая и Мишку отдельно. По моему настоятельному приглашение она храбро вошла к Мишке в стойло и погладила его шею.
Он не смутился незнакомки и, по своему обыкновению, с любопытством проводил ее глазами.
Милая mademoiselle Clotilde все как-то просто и жизнерадостно приветствовала, изумлялась размерам дома, дворов и сада, говоря, что это не городской дом, а целая усадьба: ,,une domaine".
Даже бабушка нашла ее симпатичной, особенно после того, как на ее вопрос, бывала ли она в Париже, та чуть не с ужасом ей отвечала: "oh, non, madame, jamais"! (О, нет, никогда!).
Вполне осмотревшись, mademoiselle Clotilde однажды радостно объявила маме: j'etais bien inquiete sur ce qui m'attendait si loin de mа patrie! Ah, madame, que je suis heureuse de si bien tomber!" (Я очень беспокойно ждала: что-то ждет меня вдали от родины? И как я счастлива, что так хорошо мне выпало!) а мама ей отвечала: ,,ainsi, que moi de memе"! (Я точно также!).