Что Кейти делала
Шрифт:
— Только одно маленькое пятнышко — подумаешь! — сказал Фил довольно мрачно, послюнив палец и пытаясь оттереть липкое пятно на рукаве. — Ты действительно думаешь, что лучше переодеться? Ну, тогда я переоденусь.
— Умница, — сказала Кейти, целуя его. — Только поторопись, гости будут с минуты на минуту. И пожалуйста, поторопи Дорри. Он так давно ушел наверх.
— Дорри — ужасный франт, — заметил Фил доверительно. — Он смотрится в зеркало и корчит рожи, если пробор не получается прямой. Я не стану столько возиться с моей одеждой. Это только девчонки возятся. Джим Слэк говорит,
— Что ж, — сказала Кейти со смехом, — быть чистым — это само по себе уже чего-то стоит, даже если не сможешь стать президентом. — Ее совсем не встревожила недавняя перемена во вкусах Дорри в пользу украшения собственной особы. Довольно скоро он спустился вниз, безупречно опрятный, в своем лучшем костюме, и попросил Кейти завязать ему под воротник голубую ленту, что она сделала весьма любезно, хотя он и был очень привередлив в том, что касалось размера банта и длины концов, и заставил ее не один раз снова развязать и завязать ленту. Кейти как раз сумела завязать бант так, чтобы угодить брату, когда у дома остановился экипаж.
— Вот и они! — воскликнула Кейти. — Беги открой дверь, Дорри.
Дорри побежал, Кейти последовала за ним. В передней они увидели папу, вводившего в дом высокого мужчину и даму, которая не была высокой, но казалась такой благодаря своему римскому носу, длинной шее, а также отпечатку вкуса и моды на всей ее внешности. Кейти пришлось наклониться, чтобы дать себя поцеловать, но, даже несмотря на это, она чувствовала себя маленькой, слишком юной и неразвитой, пока мамина кузина снова и снова разглядывала ее со всех сторон.
— Послушай, Филип, — сказала миссис Пейдж доктору Карру, — неужели эта высокая девушка — твоя дочь? Боже мой, как летит время! А я-то представляла себе тех же малышей, которых видела, когда была здесь в прошлый раз. А эта большая особа — неужели Элси? Та малютка? Быть не может! Я не могу этого постичь. Право же, я никак не могу этого постичь!
— Не хотите ли присесть у камина, миссис Пейдж? — спросила Кейти довольно робко.
— Не зови меня «миссис Пейдж», дорогая; говори просто «тетя Оливия». — Затем гостья, шелестя шелками, проследовала в гостиную, где ждали своей очереди быть представленными ей Джонни и Фил. И опять она заявила, что «не может этого постичь». Не знаю, почему неспособность миссис Пейдж «постичь это» должна была вызывать у Кейти чувство неловкости, но такое чувство возникло.
Ужин прошел хорошо. Гости ели и хвалили; доктор Карр, казалось, тоже был доволен и сказал: «Мы считаем, что Кейти замечательная хозяйка для своего возраста», отчего Кейти покраснела и была в восторге, пока не перехватила устремленный на нее, испытующий и озадаченный, взгляд миссис Пейдж, вызвавший у нее смущение и новое чувство неловкости. Так продолжалось весь вечер. Мамина кузина была веселой и интересной и рассказывала занимательные истории, но дети постоянно чувствовали, что она наблюдает за ними и составляет о них свое мнение. Когда взрослые внутренне проводят подобные заседания личной следственной комиссии, дети очень быстро об этом догадываются и всегда обижаются.
На следующее утро, пока Кейти мыла посуду после завтрака, кормила канареек и выполняла другую домашнюю работу, миссис Пейдж сидела и наблюдала.
— Дорогая моя, — сказала она наконец, — до чего же ты серьезная девочка! Если судить по твоему лицу, можно подумать, что тебе все тридцать пять. Неужели ты никогда не смеешься и не резвишься, как другие девочки твоего возраста? Моя Лили, которая старше тебя на четыре месяца, — все еще сущий младенец; порывистая, как дитя, и кипит весельем с утра до ночи.
— Я провела много времени в четырех стенах моей комнаты, — сказала Кейти, в попытке оправдаться, — но я не знала, что я серьезная.
— Именно этим, моя дорогая, я и недовольна: ты не знаешь, что ты серьезная. Ты в целом старше своего возраста. И, по моему мнению, это очень вредно для тебя. Все это домашнее хозяйство и хлопоты — совершенно неподходящее и неестественное занятие для юных девочек, таких, как ты и Кловер. Мне это не нравится, право же, не нравится.
— Хозяйственные заботы ни капельки не вредят мне, — возразила Кейти, пытаясь улыбнуться. — Мы часто замечательно проводим время, тетя Оливия.
Но тетя Оливия только выпятила губы и повторила:
— Это нехорошо, моя дорогая. Это неестественно. Это очень вредно для тебя. Находиться на твоем иждивении — куда это годится?
Слушать такое было неприятно, но, что еще хуже, хотя Кейти об этом и не знала, миссис Пейдж решительно приступила с этим вопросом к доктору Карру. Он был очень огорчен, узнав, что она считает Кейти слишком серьезной и измученной заботами, совсем не такой, какой должна быть девочка ее возраста. Кейти заметила, что он смотрит на нее растерянно.
— Что такое, папа, милый? Тебе что-нибудь нужно?
— Нет, детка,ничего. Что это ты там делаешь? Чинишь штору, да? Но разве не может Мэри заняться этим и дать тебе возможность порезвиться вместе с другими девочками?
— Папа! Будто я хочу резвиться! Я думаю, что ты ничуть не лучше тети Оливии. Она все твердит, что я должна кипеть весельем. А я не хочу кипеть. И не умею.
— Да, боюсь, что ты не умеешь, — отозвался доктор Каррсо странным вздохом, заставившим Кейти задуматься. О чем папа вздыхает? Разве она что-то делает не так? Она начала рыться в памяти — не могло ли то-то и то-то быть причиной? А если нет, то чем же это могло быть вызвано? Подобный самоанализ никогда не приносит пользы. В результате Кейти лишь стала выглядеть еще более «серьезной», чем обычно.
В целом миссис Пейдж не стала любимицей семьи Карров. Она была полна самых лучших намерений в отношении детей своей кузины, которым «так не хватает матери, бедняжкам!», но ей не удалось скрыть того, что их поведение кажется ей странным и не нравится. И дети замечали это, как всегда и всё замечают дети. Миссис и мистер Пейдж были очень любезны. Они хвалили отличный порядок в доме и то, как ведется хозяйство, говорили, что нет и не было на свете детей лучше, чем Джонни, Дорри и Фил. Но за всеми этими словами Кейти видела скрытое неодобрение и не могла не обрадоваться, когда гости уехали.