Что написано пером… Сборник рассказов
Шрифт:
– Голова колгоспу уихав у степу.
Сообщение вызвало ироническую улыбку, ведь председатель соседнего колхоза, регулярно пребывавший «у степу» и отходивший после запоя, был снят с должности. Единственно, чем помогла секретарша – указала маршрут к дому Михаила Корнеева.
– Бажаю успиху,– загадочно улыбнулась, озадачив меня. Почти у самой околицы отыскал дом. Ворота были распахнуты. В моей памяти всплыла поговорка: пришла беда – отворяй ворота. Хотя вопреки ей, здесь триумф пахаря.
По краю бетонированной дорожки
– Корнеев! Михаил Иванович! – напряг я свои голосовые связки. Прислушался, зорко наблюдая за проволокой, готовый отступить при первых признаках опасности. Но проволока не шелохнулась, никто не подал голоса, ни человечьего, ни собачьего. Во дворе увидел мотоцикл, украшенный разноцветными лентами и шарами, будто отставший от свадебного кортежа.
Водитель Василий остался в машине, а я, подождав минуту, осторожно крадучись, пробрался к веранде. Дверь оказалась незапертой. Вошел в веранду, затем в комнату и опешил. За столом, заставленным тарелками со снедью, пустыми и початыми бутылками с самогоном и вином сидел незнакомый мужчина. Поднял всклокоченную голову с посоловевшими глазами и живым огоньком.
– Извините, кажется, ошибся адресом, – отступил я назад.
– Не ап-шип-ся, заходи, усе идут по этому адресу, – неуклюже, звеня стаканами, попытался он подняться навстречу,. – Давай мы с тобой хряпнем за моего свояка. Молодец Мишка, мотык выиграл, едри его дышло, усем нос утер. Праздник устроил. Теперь на «Ладу» замахнулся…
Он схватил со стола бутылку с остатками самогона и плеснул в граненый стакан.
– Садись, в ногах правды нет. В одиночку только алкаши пьют, а я тверезый, ни в одном глазу, – с трудом ворочал он языком.
– Спасибо, я при исполнении,– отказался вежливо.– Подскажите, где Михаил Корнеев? Я приехал писать о нем очерк.
– Я тоже при исполнении. Запомни: от работы кони дохнут. Ты щас в гостях, – поучал меня мужчина.– Где Мишка? Черт его знает. Пришел, а дверь настежь, я сразу за стол. Как говорят мужики в моем селе, пришел, увидел, выпил и закусил.
– Вы исказили изречение Юлия Цезаря, – заметил я.
– В каком он селе живет, кто такой? Почему не знаю?
– Знаменитый древнеримский император и полководец, живший до нашей эры. Это ему принадлежат слова: пришел, увидел, победил!.
– А,а, он всего лишь победил, а я еще выпил и закусил, – рассмеялся он, довольный своею смекалкой. – Теперь эти слова принадлежат нашим мужикам. Если скажу, что Цезарю, то посчитают, что свихнулся, так как у соседа есть пес по кличке Цезарь. Такие вот пироги.
Он перевел дыхание и продолжил:
– Второй день мотык обмываю. Чтобы было, чем земляков угощать, помог Мишке заколоть хряка. Отведай свежины, вкуснятина, пальчики оближешь.
– Не в рабочее время, – заметил я, чувствуя, что легко от него не избавиться, сказал. – Меня ждет водитель на улице.
– Живо зови его, первача, вина на всех хватит. Имеем полное право уважить героя. Так и запиши в своей газете, что свояк Борька Зуйко первым поздравил ударника..
Из гостиной с бражно-спиртным «букетом», запахами мяса и квашеной капусты, я вышел во двор.
– Корнеев! Лучший пахарь! – крикнул я, огорчаясь, что впустую проехали от райцентра до села Пушкино больше двадцати километров. Вдруг послышался скрип двери, из погреба вылез заросший щетиной с паутиной на золотисто-рыжей шевелюре мужчина, в котором я узнал пахаря. В тот же миг из конуры, звякнув цепью, выполз черный с белыми подпалинами пес. Сипло залаял и, сконфузившись, глянул на хозяина.
– Ничего, Тишка, побереги голос,– тракторист потрепал его по густой шерсти. – Переживем этот сабантуй. Совсем голос потерял, никогда так много не лаял.
– Что произошло? Почему прячетесь? – спросил я.
– Все нормально, без паники,– произнес он уныло.– У меня, почитай, все село родня: братья, сваты, крестные, друзья. Как приехал с соревнований, так ворота и двери в доме не закрываются – идут косяком с раннего утра до поздней ночи. Жена Анютка не выдержала и на вторые сутки уехала с сыном к теще на блины. Если не уважишь, не выпьешь – обидятся. Я на столе все оставил: выпивку, закуску. Кому захочется, приходят, пьют, на следующий день опохмеляются.
– Почему не за рычагами трактора? – поинтересовался я.
– Председатель дал три дня на сабантуй. – ответил Михаил. – Сам прячусь то в погребе, то в сарае. Невмоготу тосты поддерживать. Несколько десятков раз пожелали мне сибирского здоровья и кавказского долголетия, мотоцикл много раз обмыли. Разве кто от халявы не откажется. Все песни, которые знали, спели, плясали до упаду. Почитай, настоящий плантаж. Глубоко мужики и бабы пашут… Сам, если хошь выпить, так не стесняйся. Иди в хату и по полной программе, а я свой лимит выбрал. Не все коту масленица, пора и честь знать, завтра на работу.
Он рассмеялся, расчесал пятерней непослушные жесткие волосы.
– Тишка, не грусти, выдюжим, не впервой.
Пес доверчиво вильнул хвостом. Возле ворот послышались возбужденные мужские голоса.
– Мишка, накрывай стол, «трубы горят», – подошли два сельчанина, один из которых с гармонью на груди. – Пить будем, гулять будем, один раз на свете живем…
– Мужики имейте совесть. Вы меня вчера поздравляли, до полуночи квасили и анекдоты травили?
– Помним, что поздравляли, а теперь желаем оказать почести, заодно обмоем мотык, а потом прокатимся по селу. Тебе крупно повезло, машина-зверь, можно землю пахать, не то, что наши драндулеты с хилыми моторчиками. Теперь ты без него шагу не ступишь, – произнес один из них, а второй сходу взял быка за рога: