Что-нибудь светлое… Компиляция
Шрифт:
— Смотрел, — повторила Лея. — Неприятно смотрел. Мне стало… как бы сказать…
— Я понимаю, — пробормотал Беркович.
— Ты отдала ее папе, а он спрятал в ящик, — сказала Рина, одной фразой положив конец дискуссии о кукле по имени Ким.
— Да, — кивнула девочка.
— А третья кукла — та, что справа? У нее тоже есть имя?
— Нет, — хихикнула Лея, обрадовавшись ошибке полицейского. Он хоть и выглядит умным, но в некоторых вещах ничего не понимает.
— Нет? — удивился Беркович. — Но ты сама только что…
— Я сказала, что посмотришь на вещь и понимаешь, как ее назвать. А это… Я посмотрела и поняла, что никогда ни за что не назову это по
— Но она, — сказал Беркович, — вроде бы больше, как бы сказать… Я имею в виду: у этой куклы ноги-руки на месте, туловище вполне человеческое, голова, немного приплюснутая, но с носом и ушами. И глаза круглые. И рот вполне…
— Нет, — отрезала Лея. — Она… мертвая. Вы не видите? У мертвых не бывает имени.
Беркович пристальнее всмотрелся в лежавшую немного в стороне от остальных куклу. Как можно сказать о неживом предмете — мертвая? Беркович понимал, что имела в виду Лея, но при всем своем усердии не видел в кукле признаков мертвечины. Жизни в кукле тоже не было, но жизни не было и в Марине с Кимом.
— Хорошо, — кашлянул Беркович. — Безымянная, значит. Когда она появилась?
Лия помедлила.
— Недели три назад. Мама, когда у меня была контрольная по истории?
— Пятого, — механически ответила Рина, глядя не на дочь, а в пространство. Что-то она мысленно сопоставляла, о чем-то пыталась догадаться.
— Да. — Лея виновато посмотрела на Берковича — мол, видите, мама лучше меня помнит о моих школьных делах. — Пятого. Значит, это было четвертого, в субботу. Я с утра готовилась с Сарой, вернулась часов в одиннадцать, мама сказала быть к обеду, бросила тетради на стол…
— В гостиной? — уточнил Беркович.
— Нет, в своей комнате. Он… она… лежала на полу. И смотрела на меня. Я сначала испугалась… наверно, вскрикнула, папа заглянул и спросил: «Что-то случилось, доченька?» Я показала пальцем. Мне было неприятно ее трогать, не знаю почему. Папа долго смотрел, потом протянул руку, я сказала: «Не надо!», но он не послушался, взял ее двумя пальцами, а она довольно тяжелая, и сказал: «Выброшу эту гадость». И вышел.
— А где была я? — поинтересовалась Рина, но сразу добавила: — Вспомнила. Перед твоей контрольной? У меня разболелась голова, духота, и вообще день был тяжелый, я прилегла. Слышала, как ты вернулась, но не было сил встать. Подумала: папа тебя накормит… и провалилась в сон.
Выслушав мать, Лея продолжила свой рассказ с того слова, на котором остановилась.
— Папа вышел, я еще посидела, а потом пошла его искать. Он был на кухне, наливал чай. Я подумала, что он выбросил куклу в мусорное ведро. Спросила: «Это ты ее принес?» — «Будешь обедать?» — сказал он, и больше мы об этой штуке не говорили, и больше я ее не видела. Утром, когда уходила в школу, посмотрела в мусорное ведро… Там ее не было. Наверно, мама, когда на работу уходила, вынесла мусор.
— Да, — сказала Рина. — Я всегда выношу пакет с мусором, когда в первой смене. Если во второй — выносит… выносил Натан.
— Вы видели эту… э-э… куклу? — поинтересовался Беркович.
— Нет, — коротко отозвалась Рина.
Беркович поднялся, и в комнате стало отчаянно не хватать места. А когда он наклонился к ящику, чтобы сложить уродцев в принесенный с собой пакет, Рине пришлось отодвинуться, а Лее перенести стул ближе к двери.
— Вы не будете возражать, — обратился Беркович к Рине, — если я их одолжу? Верну, не беспокойтесь.
— Я не беспокоюсь, — Рина дернула плечом. — И не нужно возвращать. Когда будут не нужны, выбросьте. Лея, тебе нужна эта гадость?
Лея покачала головой, опустив глаза.
— Значит, вы считаете, — он обращался по-прежнему к Рине, хотя реакция Леи интересовала его гораздо больше, — что всех трех кукол принес или изготовил…
— Нет!
— Нет — что?
— Не изготовил, — сказала Рина. — Я уверена, что Натан, видимо, где-то их находил. Во дворе, скорее всего. Не стал бы он тащить эту гадость издалека. А сам сделать не мог. Как? Вы же видите — это камень!
Лея промолчала, хотя — Беркович знал — ей было что сказать. С мамой она была не согласна. В чем? Она тоже не думала, что папа сам изготовил кукол. Она видела, как он удивлялся. Видела… Что она видела еще?
— Хорошо, — сказал Беркович. — Если они вам не нужны… В любом случае вы сможете затребовать их обратно. Когда захотите.
Чтобы пропустить старшего инспектора, Лее пришлось выйти в коридор вместе со стулом. Рина осталась сидеть на кровати перед выдвинутым ящиком.
— Ты можешь, — деловым тоном произнес Беркович, открывая входную дверь, — вспомнить людей, которые были у вас в гостях в те дни, когда появлялись куклы? Не торопись, это не срочно, я хочу, чтобы ты хорошо подумала и вспомнила.
— Это… — Лея помедлила. — Это важно? Я хочу сказать… Папу тоже кукла… Вы думаете…
— Что это связано? — Беркович пожал плечами. — Может быть. Куклы похожи на ту… понимаешь?
Лея кивнула.
— И еще. — Беркович задал последний вопрос, уже выйдя на лестничную площадку. — У тебя есть враги? В школе сложные отношения? Человек, которого ты ненавидишь или который ненавидит тебя?
Лея хотела спросить, зачем Берковичу это знать, он видел по ее лицу, что вопрос вертелся у нее на языке. Но она только покачала головой, сказала коротко: «Нет» и тихо закрыла дверь, Беркович и попрощаться не успел.
— От психолога они отказались, — сообщил Хутиэли. — Социальная служба предлагала…
— Я знаю, — рассеянно сказал Беркович. — Имеют право, верно?
Социальная служба работала независимо от полиции, но информировала комиссара о результатах своей деятельности. Социальные работники обычно приходили в дома, где кто-то погибал в авто— или авиакатастрофах, терактах, сводил счеты с жизнью. Родственники жертв семейного насилия тоже были в списках у работников социальной службы. И, конечно, родственники жертв убийств — хотя, как Беркович успел заметить за годы службы в полиции, эта категория граждан обычно не очень охотно вступала в контакт с социальными работниками. Одно время он раздумывал над этой странностью, потом решил, что, видимо, для родственников убитого этот человек как бы и не умер еще. Точнее, не умер окончательно, пока есть надежда, что убийцу найдут и посадят за решетку. Он видел несколько раз, как после оглашения приговора убийце близкие родственники жертвы будто «слетали с катушек», чего с ними не происходило во время расследования и судебного разбирательства, длившегося порой долгие месяцы, когда можно было уже и в себя прийти, и свыкнуться с мыслью, что сына, мужа, жены или кто там становился жертвой убийцы, давно нет на свете. Однако катарсис наступал, когда судья заканчивал читать текст приговора. Будто только теперь до матери или жены жертвы доходило: все, конец. Если раньше им что-то в этой жизни напоминало о присутствии любимого человека — следователь, адвокаты, судьи, — то теперь все кончено, и дух покойного навечно покинул земные пределы…