Что осталось за кадром
Шрифт:
Глубокая ирония заключалась в том, что сейчас она утешала его. В прошлом это гораздо чаще приходилось делать Кензи, он всегда мог успокоить ее, когда она в этом нуждалась. Но история его героя разбередила в нем что-то личное, спрятанное в глубинах его души. Нахмурившись, она думала о том, что лучше бы ее режиссерские амбиции проявились в другом проекте, в котором не было бы роли для Кензи.
Даже в том случае, если ее профессиональная гордость будет вознаграждена, стоит ли она той цены, которую ему придется заплатить
Она проснулась от попытки Кензи встать с постели. И взглянула на часы. Летом в Англии светает рано, наверное, у нее еще есть часа два до начала рабочего дня?
– Подожди минутку, дружок. – Она ухватила его за запястье, используя реплику своей героини из триллера, где они снимались вместе. – Я что тебе – девушка на одну ночь?
На его губах возникло подобие улыбки.
– Я не хотел будить тебя, надеялся, ты проснешься и не вспомнишь, что я был здесь.
Она села. Опершись на подушки, изучала его лицо. Ему надо побриться, но он выглядел вполне сносно.
– Как ты проник cюда? Я помню, что заперла дверь на ночь. Он отвел взгляд.
– Замок не трудный…
– Только не рассказывай мне, что ты научился этому в кино, когда играл грабителя, который взламывал замки.
– Никогда не стоит упускать шанс овладеть каким-нибудь ремеслом.
Она ощутила прилив зависти, ей никогда не удавалось пойти дальше, чем подобрать шпильку для дешевого висячего замка. Дети так и норовят совершить что-то запретное.
– Ты хорошо себя чувствуешь? Когда ты пришел вчера, на тебе лица не было.
– Если кто-то опять предложит мне роль, пообещав «Оскара», то я плюну ему в лицо.
Она вздрогнула.
– Прости. Я не хотела… я понятия не имела, насколько это будет тяжело для тебя.
– Съемки закончатся через две недели. Мне надо продержаться до конца. – Он сел, скользнул взглядом по ее обнаженным плечам и отвел глаза. Имитируя интонацию джентльмена викторианских времен, он произнес: – Пожалуй, мне лучше уйти, пока я не нанес урона вашей репутации, миледи.
Она накрыла его руку своей ладонью.
– Если кто-то увидит, как муж выходит из спальни жены, не думаю, что это повредит ее репутации. Он не шевельнулся.
– Для нас дело скорее не в репутации, а в сплетнях желтой прессы.
Она не могла допустить, чтобы он ушел просто так, и попыталась все перевести в шутку.
– Будет непоправимой ошибкой с моей стороны – лежать в постели с самым сексуальным мужчиной в мире и не воспользоваться этим.
– Ты предлагаешь это в качестве лечения? – Он прошелся по ней взглядом. – Чтобы я чувствовал себя лучше?
Она страшно покраснела и отодвинулась от него, свернувшись клубочком на другой стороне постели.
– Как тебе не стыдно, Кен! Если ты действительно так думаешь, убирайся!
Он чертыхнулся и лег рядом с ней. Обнял ее за талию и привлек к себе.
– Прости, Рейни. Прошлой ночью я… попросил у тебя больше,
– Почему ты думаешь, что мое предложение касается только тебя? – Она проглотила комок в горле. – Даже если я и Упрямый маленький птенчик, то мне тоже нужно немного нежности. Разумеется, если ты не хочешь…
– Не хочу? – Он чуть не задохнулся. Его дыхание было таким горячим и близким… Он потянулся и нежно прикоснулся губами к ее губам, потом приник к той точке на ее плече, которая была особенно чувствительной. – Для умной женщины ты порой бываешь на удивление бестолковой.
Он уложил ее на спину и спустил простыни до талии. Она испытывала особенно острое желание от того, что была раздета, а он нет.
– Ты безумно эротична сейчас. Богиня на рассвете, кожа светится, а волосы цвета первых солнечных лучей. – Он начал расстегивать пуговицы на своей рубашке. – Я рад, что ты избавилась от привычки спать в ночной сорочке.
Внезапно ощутив жадность предвкушения, она взялась за молнию на его джинсах.
– Потому что сейчас лето, зимой я укуталась бы во фланель от пяток до макушки.
– Тогда да здравствует лето! – Он встал и сбросил с себя все. Она хотела бы, чтобы он раздевался не так быстро, потому что любила смотреть на его сильное, красивое и пропорциональное тело порой даже больше, чем ощущать плотское наслаждение. Она пододвинулась, когда он опустился на постель рядом с ней, столь же полный желания, как и она.
Несмотря на ту неистовую страсть, которую они испытали в Нью-Мексико и около лабиринта, сейчас, на рассвете, их любовные ласки были полны той веселой игривости, по которой она давно соскучилась. Однажды они уже занимались любовью смеясь…
И не от недостатка страсти. Кензи был очень щедрый в любви. У него был такой чувственный, искусный рот, и именно это он и продемонстрировал сейчас, заставляя ее забыть о Кино, о разводе, обо всем на свете, отдаваясь радости и наслаждению. Она горячо отвечала ему, погружая его в сладострастие и терзая сладкой пыткой, пока он не ощутил полного блаженства, так же как и она.
После они лежали, не размыкая рук. Прислушиваясь к его сердцебиению и стараясь не обращать внимания на быстрое тиканье часов, она спрашивала себя, как он может быть таким близким, не только физически, но и духовно, и вместе с тем настаивать на разводе.
Ответ простой – брак тяготил его. Он не стал возражать против развода, не просил прощения, не настаивал на том, чтобы остаться вместе. Он сказал, что не создан для брака, и, по-видимому, это его последнее слово.
Услышав ее вздох, Кензи пробормотал: