Что осталось за кадром
Шрифт:
Она вошла в гостиную и сбросила туфли на высоких каблуках. Они покатились по дубовому паркету, один застрял у кромки толстого красочного тибетского ковра, лежащего перед камином. Этот ковер ярко фигурировал в се воспоминаниях. С присущей ему сверхъестественной прозорливостью Кензи догадывался, что она будет скучать, покинув свой дом, поэтому, занимаясь с ней любовью, старался проявить предельную нежность, напоминая Рейн, почему ей пришлось принести такую жертву.
Войдя в спальню, она сняла костюм от Армани. Повесив его в огромный стенной шкаф, Рейни на секунду замерла. Ее
Клементина на вершине славы, страстная и зажигательная, свеча, горевшая с обоих концов. Ореол рыжих волос, подсвеченный сзади светом прожекторов… Она поет свою коронную песню «Сердце над холмами» – искреннее признание женщины, которая много любила и всегда отдавала всю себя, ни о чем не жалея.
«Я сделаю это, мама. Я добьюсь успеха и сохраню себя». Ее мать, возможно, была бы рада услышать эти слова. Но одобрила бы она нервное, издерганное существо, в которое превратилась ее дочь?
Рейн стянула чулки, надела свободные джинсы и черную майку с изображением Будды на груди. Затем плюхнулась на надувной матрац и потянулась к телефону. Кому позвонить первому? Так как ее личный ассистент Эмми
Герман, лучший в мире организатор, находилась вне досягаемости, плавая на яхте с мужем, она позвонила своей подруге Вэл в Мэриленд.
– Это я, – сказала она, услышав голос Вэл. – Как дела в Балтиморе?
– Светит солнце. Из окна моей кухни видны вишни, все в розовом цвету. А как у тебя?
Рейн улыбнулась. Валентина Ковингтон, закадычная подруга со школьных лет, подключилась к производству «Центуриона». Она читала бесконечные варианты сценария, и хотя сама была адвокатом, а не писателем, ее замечания всегда отличались точностью, присущей свежему взгляду человека, свободного от стандартов Голливуда. Вместе они справлялись с трудностями, увлеченные мечтой Рейни.
– Что ж, готовьтесь оформлять кредит на фильм, мисс Ковингтон.
– Не может быть! – вскричала Вэл. – Значит, тебе удалось?
– Угу. Маркус Гордон дал согласие. Он будет исполнительным продюсером. Это невероятно, Вэл, но я получила право на окончательный монтаж! А мой бывший муж будет играть главную роль.
– Значит, Кензи сказал «да»? Честно говоря, я надеялась, что он откажется. Но с ним ты, во всяком случае, не потеряешь деньги. Поздравляю, Рейни, можно считать, что твоя карьера режиссера началась!
– Сначала я должна сделать это кино.
– Без сомнения, ты сможешь.
Теплый голос Вэл был полон неподдельной уверенности. Иногда Рейн спрашивала себя, какие бы отношения были между ней и ее матерью, если бы она была жива. Были бы они друзьями или соперницами? Или врагами? Делилась бы она с матерью своими проблемами, рассчитывая на ее ум и житейский опыт? Трудно сказать. Клементина была сумасбродной матерью. В отсутствие гастролей она бывала заботливой и веселой, в другое время – замкнутой и необщительной.
Чувствуя внутреннее напряжение, Рейн спросила:
– Ты сможешь побывать на съемках? Было бы здорово, если бы ты приехала в
– Думаю, у меня получится. Ведь я не использовала кучу отпусков.
– Тогда буду ждать тебя, дорогая. И если не возражаешь, то еще и снимешься у меня в массовке.
– Прекрати, из рубенсовской рыжеволосой толстухи не получится идеальной статистки, будет слишком бросаться в глаза.
– Никакая ты не толстуха… У тебя великолепная женственная фигура. Ты могла бы быть прелестным цветочком из Ист-Энда в одной из лондонских сцен.
Вэл оглушительно рассмеялась:
– Лучше старой потаскухой. Или за это меня лишат адвокатской практики?
– Возможно, сделают замечание, но не лишат.
Повесив трубку, Рейн позвонила своему юристу. Она хотела как можно скорее составить контракт Кензи Скотта и подписать его, пока он не передумал.
Ей нужно позвонить ее актерам и членам съемочной группы, сказать им, что проект пошел. Вместо этого она растянулась на постели, поставив телефон на грудь. Так как было совершенно невозможно избавиться от мыслей о Кензи, она решила, что будет проще сдаться и выпустить их на волю.
– Так как нам предстоит работать вместе, что вы скажете насчет того, чтобы пообедать со мной? Нам не мешает познакомиться поближе, – предложил Кензи, когда они вышли из студии, после того как Рейн получила роль Маргариты Сен-Жюст.
Она согласилась, испытывая легкое головокружение, и он привел ее в один из модных ресторанов, куда простым смертным вход был заказан. Разумеется, Кензи узнали, и их мгновенно проводили в отдельный кабинет. В течение трех часов они болтали за едой. Она едва замечала, что у нее на тарелке, и задавала вопросы, чтобы хоть что-то выудить у него. Пожалуй, впервые она встречала актера, который не любил говорить о себе. Потом они поменялись ролями, и Кензи, наводя справки о Рейн, с неподдельным интересом ждал ее ответов. Он обладал поразительной способностью проявлять искреннее внимание к женщине.
Вскоре они поведали друг другу все занимательные истории своей карьеры. Она рассказывала, как едва не разбилась на мотоцикле, участвуя в съемках «Байкера Бабза из Ада», пока он, захлебываясь и смеясь, описывал, как же трудно ему было играть с чистой стеной, которая впоследствии при помощи спецэффектов должна была преобразиться в монстра.
У Рейни немного радости было в жизни, и она без колебаний приняла предложение Кензи Скотта заглянуть к нему домой, чтобы порепетировать. Обычное предложение, которое ей доводилось слышать не раз в подобной ситуации, но она чувствовала безрассудное желание позволить событиям развиваться стихийно.
У ресторана их поджидало несколько папарацци, засверкали вспышки камер, и посыпались вопросы. Рейни вздрогнула от грубой навязчивости. Она сама никогда не удостаивалась подобного внимания. Один из фотографов кричал им вслед:
– Эй, Кензи, кто эта классная девчонка?
– Нам надо было выйти через заднюю дверь, – приглушенным шепотом произнес Кензи. Защищая Рейни, он обнял ее за плечи и более громко крикнул в ответ: – Это моя кузина леди Синтия Смит-Матесон. Мы в детстве вместе ходили в детский сад.