Что такое дзэн?
Шрифт:
Злой ли мир, или он есть Зло? Томас Гарди [19] считал, что мир есть Зло, и что по этой самой причине он дает нам возможность трагической интегральности (праведности, честности).
Если мир — Зло, пусть каждый человек практикует дзадзэн и достигает своего сатори играет и слушает сорок восемь прелюдий и фуг, рисует картинки и ежедневно любуется лучшей из них, изучает экзотические языки и читает на них стихи, строит себе дом или, по крайней мере, собачью конуру, взбирается на вершины или на высокие деревья, или же записывается в пожарную команду, становится вегетарианцем и полным (что невозможно) пацифистом. Если человек не умеет этого делать, он может потихоньку влачить свое существование до самой смерти или выброситься из окна. Духовно мертвый или нерожденный человек, создающий величайшее искусство и религию, похож на того, кем он, впрочем, и есть —
19
Гарди Томас (1840–1928) — английский прозаик и поэт.
Если мы отбросим безумие, скорбь, стыд, сомнение, грех, эгоизм, легкомыслие, сентиментальность, лицемерие, честолюбие, дихотомию — мы отбросим свою человечность. Это слишком высокая плата за покой, который приходит после понимания: да, свобода — это хорошо, но привязанность — лучше. Умереть от любви или жить без нее — какой же выбор мы должны совершить! Но другой альтернативы нет. Ты говоришь себе: "Как можно жить без любви?" Именно так устроен мир.
Тонущий человек хватается за соломинку дзэна. Быть довольным собой и миром — разве это не рай. А это и есть то, что дзэн предлагает каждому человеку.
Возможно ли, чтобы просветленный, человек вместе с тем был нечувствителен к поэзии, музыке и искусству? Следует заметить, что мы опустили "безнравственный". Это наводит на мысль, что дзэн в утвердившемся значении этого слова, то есть в значении, принятом китайскими учителями, несмотря ни на что, подобно человеческому существу гораздо более мо-ралистический, нежели поэтический, музыкальный, артистический. Предметом (китайского) дзэна является выход за рамки жизни и смерти, то есть жизнь истинная. Умирать, разлагаться и жить, пока живется — как достичь подобного самым совершенным способом является величайшей проблемой жизни. Дзэн решает ее не последовательно моралистически, а путем предварительного умирания, и лишь затем — жизни. Это требует моральной силы и выдержки. Понимание литературы, хороший вкус в искусстве и в музыке, даже юмор имеют мало общего с умиранием. Но жизнь после того, как мы уже однажды умерли, действительно означает быть восприимчивым к искусству, восхищаться естественными формами, проникать в природу вещей через музыку. Таким образом, если рассуждать теоретически, китайский дзэн является приготовлением к жизни через умирание, то есть через отказ от своей естественной алчности, эгоизма, самолюбия, своих пристрастий или своей ненависти.
Дзэн — это установление абсолютной свободы и незыблемости закона. Но повиновение ограничено, свобода — нет. Дзэн утверждает, что если лошадь в одной стране ест траву, желудок коровы в другой — наполняется. Это правда, поскольку я — это лошадь, корова и трава одновременно, но здесь мы имеем дело определенным мошенничеством, поскольку тот факт, что — это я, является иным, более сильным фактом, чем то, что — это корова или кокосовый орех. Если я утверждаю, что предо мной стена, — все в порядке, но если я говорю, что стены нет и пытаюсь пройти сквозь нее — я оказываюсь в палате для умалишенных.
Таким образом, нам следует признать, что, помимо дзэна, существует субстрат факта, грубого факта, и перестать делать ид, что благодаря левитации, — силе воли, передаче мысли, поэтическому созерцанию или мистическому экстазу мы можем этим фактом пренебречь. Дзэн может освободить нас от страха смерти (хотя, должен ли — это другой вопрос), но неизбежный час" неминуем. Мы живем во времени, мы живем вне времени, и это одно и то же, но также и нечто разное время — это наша единственная возможность жить в вечности.
Согласно буддизму и Беркли [20] все находится в сознании, но это утверждение не есть окончательное решение вопроса, нельзя выкопать камень из его существования… но в то же время нельзя сделать так, чтобы он перестал существовать с помощью одного только усилия мысли. "Нет хорошей или плохой вещи, только наша мысль делает ее таковой". Это правда, но в то же время мы не можем сказать: "Камня нет, или он не чествует, и лишь только наша мысль дает ему существованиe", по крайней мере, в том случае, когда речь идет о нашей божественной мысли. Если бы было сказано, что камень существует в сознании Бога, в Дхармакайе, это лишь означало бы, что в сознании Бога есть мысли, которые никто не может помыслить.
20
Беркли Джордж (1684–1753) — английский теолог и философ-агностик. Учил, что внешний мир не существует независимо от восприятия и мышления.
Дзэн совершает ошибку, говоря на двух языках и не делая различия между ними. Первый — это язык науки, язык (не) здравого рассудка. Когда мы устали, мы отдыхаем, когда голодны — едим. Собака обладает природой будды. Это язык мира отношений. Другой язык — это парадокс, нонсенс, мистика. Собака не обладает природой будды. Это язык мира абсолюта.
Третий язык — это настоящий язык дзэна, язык поэзии, он одновременно относительный и абсолютный. Мы говорим: "У меня камушек в правой руке"; дзэн может добавить: "У тебя (также) не-камушек в правой руке" или "У тебя также камушек в (пустой) левой руке", но это не есть, собственно говоря, язык дзэна, поскольку он не имеет ничего общего с поэзией. Суть дзэна в просветлении. Это рассудительно и научно. Но если мы скажем (помня, что просветление — это иллюзия): "Суть дзэна в иллюзии", то это будет все еще только половина правды, парадоксальная половина. Предположим, что дзэн должен заявлять, что "суть дзэна в просветлении" только в том случае, если слушатель или читатель заранее предупрежден о том, что это значит: "Дзэн есть (также) иллюзия" или "Дзэн есть просветление и иллюзия, ибо это две разные вещи, и одновременно — одна и та же". "Дзэн не имеет концепции Бога" должно означать: "Дзэн имеет (также) концепцию Бога". Далее, обычное утверждение может быть для говорящего или же слушающего поэзией — и наоборот: поэзия, если неверно понята, превращается в обычное утверждение или того хуже.
Различные ипостаси Бога, теория эволюции, доктрина первородного греха и нигилизм более привлекательны, чем эта религиозная мания величия, это космического масштаба самомнение. Учителя дзэна не имеют никаких сомнений относительно (интерпретации) своего опыта.
Христианин не сомневается в совершенстве Христа или в благих намерениях божества. Но когда Христос на кресте сомневается в любви Бога, и Хакуин выказывает сомнение относительно просветления Чжен-до, который так громко выл в состоянии агонии, — я в них не сомневаюсь. В конечном итоге, ответ дзэна на высказанные выше критические нарекания точно такой же, какой дает католическая Церквовь. Все противоречия, уродства, весь абсурд, вся безнравственность и тривиальность взаимоотношений человека и Бога являются "сакральными". Однако, любая критика в адрес дзэна содержит в себе иную дихотомию, которую мы должны преодолеть. Существует внутреннее противоречие в самой идее дзэна, поскольку дзэн — это не только снятие противоречия, но также и отрицание тождественности. Говоря проще, дзэн проживает жизнь и тем самым разрешает вопрос ее смысла. Но, будучи человеческими существами, а не только лишь животными, мы должны делать жизнь более понятной, и это становится причиной того, что мы проживаем свою жизнь (и, поступая так, делаем ее более ясной). Благодаря этому, размышлять о дзэне, критиковать дзэн (дзэн как таковой, а не все сопутствующее ему и искажающее его), выявлять его недостатки, проклинать его — все это тоже дзэн. Истина — это творение, а не открытие. Временами, когда я смотрю на свою собаку Гуппи, очень умную собаку, я думаю: как интеллигентно она выглядит — в глазах человека! Дзэн подобен Гуппи.
Остается сказать о дзэне еще одно, последнее и самое трудное. Так же, как и греческое искусство, будучи недостижимым образцом совершенства, роковым образом тяготеет над европейским искусством, и так же, как музыка Баха делает излишними, поверхностными или искусственными всех последующих композиторов — так и китайский дзэн стал причиной того, что более поздний религиозный вариант дзэна кажется подражанием. Но это еще не то, что я действительно хотел сказать. То, что осуществляется посредством своего собственного бытия, препятствует своему собственному существованию. Все настоящее, действительно настоящее — это то, что, собственно, и должно обрести существование — дзэн, который еще не стал ДЗЭНОМ. Можно сказать, что дзэн в определенном смысле осуществился в достижениях Хуэй-нэнга, Лин-цзы и т. д. Дзэн как религия далее невозможен в гораздо большей степени, чем буддизм или христианство, за исключением определенного рода повторений, которые могут быть дзэном, но не ДЗЭНОМ. Из-за этого, собственно, дзэн окрашен определенной дозой безнадежности и нигилизма, поскольку мы не желаем себе повторения открытий других людей, стремимся быть первыми, кто вышел на чистые и спокойные воды. Арнольд [21] говорил:
21
Арнольд Мэтью (1822–1888) — английский поэт-викторианец и литературный критик.
Это правда, но мы — лишние люди других времен, не желаем прекрасной судьбы. Человек желает того, что невозможно, желает только потому и только в том случае, если это невозможно. Это подлинные мелодии и звуки, которые привносят меланхолию во всю нашу жизнь. Мы должны творить ДЗЭН и погибать при этом.
Чиоки обратился к Хьякудзо: "Ученики хотят познать Будду, чем является Будда?" Хьякудзо ответил: "Это точно так же, как ехать на воле и искать его". "А что будет после того, как мы это узнаем?" — спросил Чиоки. Хьякудзо ответил: "Это будет так же, как ехать на воле и возвратиться на нем домой". "Как можно это ухватить, сохранить и всегда следовать этому?" — спросил Чиоки. "Это так же, как пастух, у которого есть палка, и который стережет вола, чтобы тот не уничтожил рисовые поля других людей", — ответил Хьякудзо.