Что такое государство Израиль?
Шрифт:
Советская политика по отношению к сионизму и Государству Израиль основывалась скорее на геополитических, чем на идеологических интересах. СССР поддерживали сионистов в ООН, в то время как внутри страны свирепствовали репрессии против евреев. Советские власти обвиняли евреев в симпатии к сионизму в тот самый момент, когда СССР помогал снабжать Израиль оружием.
В самом Израиле коммунисты сначала отвергли сионизм, а потом, в 1960-е годы, разделились на два лагеря. Члены лишь одного из них остались на антинационалистических позициях. Этот раскол среди коммунистов, обычно поддерживающих любую борьбу за национальное освобождение, во многом объясняется двуединым характером сионизма – движения одновременно национально-освободительного и колониального.
Критика силового подхода
Особенное возмущение вызывает у многих тот факт, что сионизм вовлек евреев в Святой Земле в нескончаемый цикл насилия. Именно поэтому евреи многих стран мира, включая Израиль, играют видную роль в организациях защиты палестинцев от произвола израильских силовиков.
Впрочем, в Торе – в Пятикнижии и некоторых книгах пророков, например, Книге Иисуса Навина и Книге Судей – встречаются описания весьма жестоких сцен насилия. Земля Ханаана тоже, казалось, была завоевана далеко не мирным путем. Однако в устной традиции основной причиной библейских побед считается не военное превосходство, а верность Богу. И в письменной Торе не раз повторяется один и тот же мотив: «Долготерпеливый лучше богатыря, и владеющий собою [лучше] завоевателя города» (Притчи, 16:32). После разрушения Второго Иерусалимского Храма римлянами жизнь евреев претерпела коренные изменения, и устная традиция еще сильнее стала поощрять такие качества, как самообладание, компромисс и добрососедство.
В течение веков пацифизм был одной из главных моральных ценностей евреев. Любавический раввин Дов Бер Шнеерсон считал еврейскую традицию политического приспособленчества достойной похвалы [448] . По его мнению, эта способность, помимо того что обеспечила возможность выжить физически, указывает на преданность евреев идее истинного Избавления.
Неприятие войны еврейской традицией весьма недвусмысленно, об этом говорится снова и снова. «Бог послал нас в Изгнание не за то, что у нас не было армии, а за то, что мы согрешили» [449] . В раввинистических источниках упоминаемые в Торе орудия войны, например меч и лук, которыми был вооружен праотец Иаков (Бытие, 48:22), толкуются как молитва и добрые дела, то есть понимаются аллегорически (Берешит раба: 97, 6). Согласно традиции, еврейский героизм проявляется в доме учения, а не на поле брани.
448
Schneerson S.D.B. Three Questions and Answers on Zionists and Zionism // Jewish Guardian. Spring 1984. Vol. 2. № 8. P. 22.
449
Blau R. Les gardiens de la cit'e. Op. cit. P. 249.
Сионистская точка зрения очень схожа с точкой зрения европейского национализма – не только по тональности, но и по существу. Сионисты, как и их европейские предтечи, прославляют почетную смерть в бою, или даже коллективное самоубийство, и стыдятся традиционного еврейского миролюбия. Следует помнить, что иудейский закон позволяет еврею рисковать жизнью лишь в трех ситуациях: если ему под страхом смерти приказывают совершить акт идолопоклонства, убить другого человека или вступить в запрещенные Торой половые сношения.
Эта проповедь смирения возмущала многих отошедших от Торы евреев, особенно живших в Российской империи в начале ХХ века. Терпение перед лицом несправедливости и преследований казалось им постыдным и побуждало к сопротивлению. Вдохновленное идеологическими течениями, захлестнувшими на тот момент Европу, новое видение укоренилось в России, а затем, с несколько меньшим успехом, получило распространение и в других еврейских общинах. Однако традиция миролюбия отнюдь не исчезла.
Она была выдвинута на передний план двумя мудрецами, превратившими религию, построенную вокруг жертвоприношений в Храме, в более личное и в то же время более универсальное иудейство. Первым был живший в первом веке новой эры раббан Йоханан бен Заккай, который, вопреки запрету защитников осажденного римлянами Иерусалима покидать город, был вынужден выбираться оттуда, спрятавшись в гробу. Позднее он получил от римлян разрешение преподавать Тору в Явне (Ямнии), небольшом городке к юго-западу от Иерусалима. Его образ стал символом преданности изучению Торы в противовес борьбе за политическую независимость. Тора заменила страну в физическом плане и стала, по выражению раввина Вайнберга, «национальной территорией» [450] . С тех пор евреев стали называть «народом книги»; их знаменосцем стал ученый, мудрец, «талмид хахам» («ученик мудрого»), а не доблестный воин. В контексте сегодняшнего национализма к человеку, подобному раббану Йоханану бен Заккаю, скорее всего отнеслись бы как «врагу народа», «изменнику родины», покинувшему собратьев в разгар борьбы против иноземных захватчиков. Но именно такое отношение к военной силе лежит в основе иудейской критики сионизма.
450
Shapiro M. Between the Yeshiva World… Op. cit. P. 99.
Другим мудрецом был Иегуда Ганаси (135–219), которого считают составителем Мишны. Согласно традиции, ему было предписано свыше записать Устную Тору в условиях, сложившихся после разрушения Храма, когда территориальное рассредоточение евреев препятствовало передаче устного учения от учителя к ученику. По Талмуду, важным моментом в жизни Иегуды Ганаси была его близкая дружба с Антонием, римским императором.
Чтобы избежать конфликта евреев с обществом, в котором они живут, следует принимать любые меры, если речь не идет об идолопоклонстве или осквернении иудейских моральных ценностей. Йоханан бен Заккай и Иегуда Ганаси – своеобразные символы примиренческой позиции по отношению к оккупационной власти. Нельзя не заметить огромной разницы между патриотами, погибшими в вооруженной борьбе или даже совершившими коллективное самоубийство, подобно героям Масады и Гамлы, и мудрецами, избегавшими конфронтации и сосредоточившимися на выживании и развитии иудейства, а тем самым и евреев. Трудно спорить с фактом, что еврейская преемственность во многом обязана этим двум раввинам-«коллаборационистам».
Конечно, если населенный евреями город находится в опасности, закон разрешает защищаться, даже в субботу. Этот принцип опирается на высказывание из Талмуда: «Если кто-то приходит, чтобы убить тебя, убей его первым» [451] . Тем не менее в традиции отрицаются любые формы агрессивного насилия и подчеркивается, что евреи должны быть милосердны, стыдливы и благодетельны [452] . По Талмуду мир является высшей нравственной ценностью [453] . Толкователи стиха «ищи мира и стремись к нему» (Псалмы, 33:15) говорят, что эта заповедь единственная, когда следует активно искать предмет ее приложения с тем, чтобы исполнить ее [454] . Например, заповедь вставать перед пожилым человеком не предписывает искать его, чтобы обеспечить соблюдение заповеди. Если же мир не достигнут, его следует искать, каких бы усилий это ни стоило. Такой настрой господствовал в еврейской жизни вплоть до ХХ века, то есть до тех пор, пока под влиянием социалистов и сионистов на первый план не вышел новый идеал еврея: образ бесстрашного воина.
451
Вавилонский Талмуд. Трактат «Йома». С. 85b.
452
Вавилонский Талмуд. Трактат «Йевамот». С. 79a.
453
Вавилонский Талмуд. Перек Ха-Шалом. Трактат «Дерех-эрец».
454
Там же.
Сторонники решительных действий говорили о том, что евреям, склонившимся перед притеснителями и сгорбившимся под весом талмудических трактатов, необходимо «выпрямить спины», освободиться как от ига Изгнания, так и от ига традиции – «ига Царства Небесного». Это освобождение подразумевает, помимо прочего, более решительное применение силы. На Втором Сионистском конгрессе в 1989 году Макс Нордау (1849–1923), один из отцов-основателей сионизма, призвал к превращению слабого, угнетенного еврея в «Muskuljude», нового «мускулистого еврея». Чтобы ни у кого не осталось сомнения в источнике такой идеи, он эффектно предварил свое выступление музыкой Рихарда Вагнера, известного композитора и антисемита.
Первые поселенцы связывали палестинскую действительность с хорошо им знакомой российской: арабская угроза часто представлялась кровавой тенью погромов. При этом они вели себя как любые колонисты на чужой территории, то есть защищали свои поселения с оружием в руках. С возникновением каждого нового поселения ненависть к пришельцам лишь усиливалась. Прибывшие после Второй мировой войны и нацистского геноцида массы европейских евреев породили чрезвычайно мощный образ – образ праведной жертвы. С ног на голову была перевернута религиозная традиция, по которой евреи считались физически слабыми, но духовно могучими за счет упования на Бога. В сионистской идеологии превалирует уверенность еврея в собственных силах.
В рамках национал-иудаизма важно оправдать применение силы с точки зрения иудейства. Сделать это оказалось непросто: предтечи, признанные религиозным сионизмом – раввины Цви Гирш Калишер и Иегуда Алкалай, – руководствовались скорее пьянящим духом европейского национализма XIX века, нежели еврейской традицией. Ш. Авинери отмечает, что призыв к оружию, звучащий в трудах этих раввинов, основан непосредственно на опыте европейских стран, недавно завоевавших свою независимость [455] . Однако даже раввины, поддержавшие идею переселения на Святую землю, продолжали традицию иудейского миролюбия. Для Калишера и Алкалая применение силы оставалось чуждым. Они не забывали о клятве «не восставать против других народов» [456] и настаивали на том, что возвращению в Израиль никоим образом не должна сопутствовать вооруженная борьба: «…и меч не пройдет по стране вашей» (Левит, 26:6).
455
Шломо Авинери, цит. по: Zionism and Religion. Op. cit. P. 4.
456
Вавилонский Талмуд. Трактат «Кетубот». С. 111a.