Что-то в большом городе
Шрифт:
***
Так устроен мозг человека. Или конкретно его, Германа Тамма, мозг. Что, вычерпав весь ресурс по какой-то теме, он переключается на другую.
В отношениях Германа и Кости за сегодняшний день произошел коренной переворот. И сейчас сделать чего-то большего нельзя. Началась реабилитация. Косте надо все осмыслить. Возможно, у него появятся вопросы – наверняка. Но пока… пока мысли Германа с сына переключились на Марьяну. И не думать о ней он теперь не мог.
Не мог не думать о том, как хочет ее. Как давно не хотел так женщину. Как мечтает снова раздеть ее, гладить. У Марьяны зрелое женское тело – но по-девичьи гибкое. И упругая грудь, и узкая талия, и
Все это хотелось повторить. Непременно. И ртом.
– Знаешь, о чем я думал последнюю пару часов? – они прервались в поцелуях, и сейчас Герман с наслаждением чувствовал, как пальцы Марьяна скользят по его затылку. Это же совершенно умопомрачительное чувство – женские пальцы на твоем затылке.
– Даже не догадываюсь, – гортанно, с хрипотцой отозвалась Марьяна, часто дыша ему в шею.
– Пообещай мне…
– Что именно?
– Что если моя борода будет колоться, когда я буду целовать тебя между ног, ты мне об это скажешь.
Она вздрогнула всем телом от его слов. А потом прогнулась и прижалась – откровенно – бедрами к бедрам.
– Договорились.
Она не остановила его. И позволила все. Раскрылась, прогнулась, легла пальцами на его затылок. И отдала себя и свое наслаждение. Только дожив до сорока шести лет, Герман понял, что упускал одно из главных удовольствий в сексе. Он о нем даже не подозревал – о том, что дарить наслаждение – так же вкусно, как и самому его получать. А, может, еще вкуснее.
Потому что он не помнил, когда ему было так хорошо – когда даже сквозь набившую уши вату возбуждения ты все равно отчетливо слышишь гортанные стоны и тоненькие всхлипы. И она под твоими губами и языком истекает такой сладостью, какой ты не пробовал никогда в жизни. И вспышка ее наслаждения – со всеми причитающимся: дрожью, стонами, бессвязным шепотом – делает тебя вдруг таким счастливым, каким ты никогда не был. Даже когда заработал свой первый миллиард.
Потому что после этого наступает что-то еще более вкусное. Ее руки мягко притягивают тебя к нежному и чуть дрожащему еще женскому телу, она льнет, снова зарывается пальцами в твои волосы на затылке и без слов, только неровным дыханием тебе на ухо, просит о том, чего ты и сам больше всего хочешь.
Взять ее, тугую и горячую после оргазма. И медленно, неторопливо, плавно любить долго-долго, изо всех сил оттягивая собственное удовольствие. И сорваться в самом конце, когда она успевает во второй раз. И после рухнуть на нее. И лежать, вдруг как-то по-юношески переплетя пальцы.
***
– Прости. Я тяжелый.
Герман все же откатился – с сожалением. Но его сожаление длилось недолго. Марьяна обняла, закинула ногу на его бедра, уткнулась носом в шею. Ее пальцы заскользили по его щеке, и Герман понял, что его просто уносит. И что реально сейчас отрубится. А ведь он так и не сказал главного.
Но едва он шевельнулся, Марьяна прижалась плотнее.
– Не уходи. Останься у меня на ночь. Пожалуйста.
От этой просьбы у него почему-то стало как-то твердо в горле. Он накрыл ее руку своей.
– Не могу. Я… Мне надо домой. Я завтра уезжаю в командировку. Самолет в два часа дня. А я еще не собирал вещи.
Марьяна вздрогнула.
***
Как – в командировку?!
Когда
А он – «Не могу». И командировка.
Потому что ни черта Герман не ее.
Руки Германа сжались сильнее, и он, кажется, уже привычным жестом прижал ее голову к своему плечу.
– Давно планировал. Большая автомобильная выставка в Гуанчжоу, это в Китае. Потом я планировал встречи с дилерами, скорее всего, поездки на пару заводов. И, возможно, потом еще в Корею поеду.
Марьяна, замерев, слушала его слова. И прикидывала сроки. А потом не выдержала – выдохнула:
– Это надолго?
– Да. Недели две минимум. А, скорее всего, с учетом всех перелетов – больше. К тому же, если заключу контракты, тоже придется задержаться. А я очень рассчитываю на заключение контрактов.
«Месяц», – отчетливо понял Марьяна. Герман уедет минимум на месяц.
Ну и что? Это его работа. Вдруг вспомнилась та командировка, во время которой умерла его жена. Глупость. Ну глупость же это вспомнить! Марьяна – не Лина. А Герман имеет полное право как угодно распоряжаться своим временем. Да и вообще, большой бизнес требует жертв. Если эта поездка была давно спланирована и на кону заключение выгодных контрактов – то Герман должен ехать и поедет. Тем более, никаких причин не ехать у него нет. Это работа. Марьяна прекрасно понимала и что такое важные переговоры, и что такое командировки. Но это не умаляло желание расплакаться от того, что Герман сейчас разожмет руки, встанет с кровати, оденется и уйдет, а потом Марьяна как минимум месяц не будет его видеть. И не факт, что увидит потом. Кто сказал, что у них есть хотя бы какое-то совместное будущее? Тем более, теперь, когда все спорные моменты разрешены? Марьяна больше не лезет в прошлое Германа, Герман договорился с определенными людьми, чтобы они не трогали Марьяну, а Костя узнал правду о матери. Каждый получил, что хотел. Марьяна вот узнала и про трусы, и про завтрак Германа. А то, что в процессе узнавания у нее появились новые, другие, неучтенные желания – так это же не Германа проблема. Он просто… просто утешил и поблагодарил привлекательную женщину. У него же прекрасные манеры.
– Я оставлю тебе телефон своего начальника службы безопасности. Он человек надежный и практически всемогущий. Я на сто процентов уверен, что вся эта история завершилась, но если вдруг хотя бы что-то покажется тебе подозрительным – звони ему сразу же, хорошо?
– Хорошо, – Марьяна поразилась, как спокойно прозвучал ее голос. Поздравила себя с тем, что она все-таки разумная и умеющая держать себя в руках женщина.
А Герман обнял ее еще крепче.
– Присмотришь за Костей?
Тут Марьяна все же замешкалась с ответом, и Герман добавил неожиданное:
– Мы в ответе за тех, кого приручили.
Марьяне пришлось прокашляться, прежде чем ответить. Вот что ты делаешь, Герман?! Меня ты зачем приручаешь?!
– Хорошо, – снова повторила она. Уже не таким спокойным и уверенным, но все же вполне достойным тоном. А потом вдруг выпалила: – А почему ты не уходишь?!
Это прозвучало не очень вежливо, но он сам ответил на ее просьбу остаться: «Не могу». Вот и нечего тут мне агонию продлевать!
– Не могу. Не могу от тебя уйти сейчас. Я останусь до утра, можно?