Что-то в большом городе
Шрифт:
– Напишу.
Сын явно хотел что-то еще сказать, но только вздохнул – и молча обнял Марьяну. Аккуратно – Герман контролировал. А потом быстро пошел к своей машине, прихлебывая на ходу кофе.
***
– Почему ты не пьешь кофе? Врач сказала, что тебе нужно кофе. Невкусный?
– Пью. Вкусный.
Марьяна и в самом деле сделала глоток. Но на большее ее не хватило. Только эти односложные ответы и глотки кофе. После всех переживаний сегодняшнего дня, почти обморока, страха за ребенка и лежания под капельницей, внутри осталась только пустота. Она, конечно, рано
***
– Марьяна, это Ольга Тимофеевна, моя домработница. Ольга Тимофеевна, это Марьяна.
– Здравствуйте, Марьяна, – невозмутимо ответила Ольга Тимофеевна. – Позвольте, я возьму у вас стакан из-под кофе.
Марьяна безропотно отдала стаканчик, так же безропотно позволила Герману снять с себя пальто. Кофе ни черта не помогло. Марьяну накрывало апатией и сонливостью. Надо позвонить Тимуру. А, пусть Герман сам звонит. Марьяна вяло думала об этом, так же вяло прислушиваясь к разговору между Германом и его домработницей.
– Вы обед приготовили?
– Да, все готово, Герман Гергардович.
– Тогда вы свободны. И завтра, Ольга Тимофеевна, раньше двенадцати дня не приходите.
– Хорошо.
Марьяна так же вяло думала о том, что о ней подумала эта очень приятная на вид женщина лет около шестидесяти. А тут о ней вдруг зашла речь.
– Может быть, девушке ванну приготовить?
Боже, какая у Германа сверх-лояльная домработница! Девушка, конечно. Сорокалетняя беременная девушка.
– У Марьяны сейчас низкое давление. Вы знаете, что делать при пониженном давлении, Ольга Тимофеевна?
– Знаю! – энергично отозвалась домработница. – Сама гипотоник! Тогда, конечно, никакой ванны, это, наоборот, при повышенном давлении помогает. Кофе она уже пила, верно? Знаете, мне горячий шоколад очень хорошо помогает. Хотите, приготовлю?
– Давайте. Спасибо.
Ольга Тимофеевна ушла в сторону кухни, а Герман взял Марьяну за руку и повел в спальню.
Марьяна изо всех сил боролась с накатывающей сонливостью. Может, это был какой-то неправильный кофе? Почему ей так сильно хочется спать? Борьбу это Марьяна проигрывала. И поэтому все так же безропотно подняла руки, когда Герман потянул вверх ее джемпер. И повернулась спиной, чтобы он расстегнул замок на юбке. А потом на ее плечи лег шелк халата.
– Этот – или другой?
Марьяна заставила себя запахнуть халат с лотосами и завязать пояс.
– Этот.
– Тогда ложись.
Герман дождался, когда она ляжет в кровать, укрыл одеялом, а потом вышел.
Если бы могла – Марьяна бы удивилась. Может, попыталась бы проанализировать такое его странное поведение. Но она не могла. Она не знала, чем можно победить эту апатию. Может, и правда, горячим шоколадом? Или надо просто закрыть глаза и в самом деле поспать?
Где-то, кажется, далеко, хлопнула дверь. Это ушла Ольга Тимофеевна. А через некоторое время в спальню вошел Герман с кружкой в руках. Он избавился от пиджака и закатал рукава белоснежной
– Ты любишь корицу? Ольга Тимофеевна сказала, что шоколад вкуснее с корицей.
– Не то, чтобы люблю, но…
– Хочешь, налью другой, там есть еще. Корицу добавлять не буду.
– Давай этот.
Марьяна пила густой и вкусный шоколад. С корицей и вправду хорошо. Пила и чувствовала, как Герман сел на кровать рядом. Как смотрит на нее. А она снова боялась – или не могла – смотреть на него. Так же, не глядя, отдала пустую кружку, которую Герман отправил на тумбочку.
– Спасибо. Очень вкусно.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Только спать почему-то хочется.
– Ложись. Юся сказала, что это нормально. Что ты можешь захотеть спать.
Юся сказала… Уже успел обо всем переговорить с Юсей.
– Ложись, Марьяна, – он встал, поправил подушку в изголовье. – Если хочешь спать – поспи.
– Полежи со мной.
Ее эти собственные слова удивили. Но не то, чтобы очень сильно. Просто сил уже на удивление, на рефлексию – да вообще ни на какие эмоции уже не осталось. Она так нуждалась в Германе. Неужели это преступление – нуждаться в любимом человеке? В отце своего ребенка?
Герман после паузы осторожно кивнул. Обошел кровать, лег с другой стороны, придвинулся. И, наконец, обнял. Очень осторожно.
– Прости меня, – от неожиданности Марьяна вздрогнула, а руки Германа сжались чуть сильнее. А его губы прижались к ее шее… – Пожалуйста, прости. Я не должен был на тебя кричать. Не должен был пугать тебя. Я… просто… черт… Это так неожиданно, и я… прости меня.
Марьяна и так с трудом воспринимала эти неожиданные слова. А Герман вдруг обнял ее совсем. Двумя руками прижал спиной к своей груди. Поцеловал в плечо. И словно мало этого – его рука скользнула и легла ей на живот. Так, будто… будто…
И тут Марьяна сдалась. Судорожно всхлипнула, прикусила губу, задышала часто носом… Не помогало. Изнутри рвались слова. И не остановить их.
– Маша, Машенька моя, что случилось?!
– Я… люблю… тебя… – совершенно безвольно прохлюпала Марьяна, уже не сдерживаясь. Герман обнял ее крепче и принялся гладить – по шее, по плечу, по спине.
– Ну, вот и хорошо… вот и умница…. Только плакать зачем?
– Я… тебя… люблю… – продолжала хлюпать Марьяна.
– Тихо-тихо-тихо… – Герман не прекращал ее гладить и негромко говорить. Говорить что-то совершенно не то! – Вот и молодец, вот и хорошо. Плакать зачем? Плакать нам Юстинья Ефимовна запретила.
– А ты меня?.. – Марьяна могла исключительно хлюпать.
– Ну конечно и я тебя.
– Гера! – тут ее просто прошило, и Марьяна дернулась, села и повернулась к нему лицом. – Ты нормально сказать можешь?!
Герман тоже сел. Они, наконец, посмотрели друг другу в глаза.
– Я тебя любою, – абсолютно серьезно сказал Герман. – Как может быть иначе?
Как хорошо, когда у тебя кружится голова, а ты в это время в кровати. И все же это не страхует тебя от глупых вопросов.
– Сильно любишь?