Что-то в большом городе
Шрифт:
И наступила вдруг оглушительная тишина. Такая, которая буквально давит на уши. Давит и пульсирует в висках каким-то почти невыносимым виброшумом.
Что же он наделал...
– Вот что ты натворил! – вслух озвучил его вопрос сын. – Зачем ты так?!
Герман что-то буркнул – он сам не смог бы разобрать, что именно – но Костя этот звук как-то интерпретировал.
– Ты себя со стороны не видел! У тебя лицо от злости перекосило! Даже я бы напугался. Как ты мог так с Марьяной!
– Не начинай! – простонал Герман. – Самому
Он медленно сполз по стене и опустился на сиденье. Костя сел рядом. И вдруг неожиданно обнял отца за плечи.
– Там девочка. Моя сестренка.
Герман мог только выматериться – от бессильной злобы на себя. Идиот. Клинический идиот!
– Как не стыдно ругаться при ребенке, батя.
– Это ты, что ли, ребенок? – пробормотал Герман, прижимаясь виском к Костиной голове.
– А что, нет?
– Ребенок, – вздохнул Герман. И ответно обнял сына.
Он не знал, сколько они так просидели. Зато Герман точно понимал, что с ним происходит.
У него только что опрокинулся мир. И сейчас создавался заново. В центре его нового мира была женщина, которая сейчас лежала за этой белой дверью. С ней были все его мысли. Там же, рядом, в ней, и в центре, была еще не рожденная кроха – его дочь. И Костя. Вот новый мир Германа, вот его самая сердцевина.
Все остальное на периферии.
Подал голос телефон, и Герман с раздражением сбросил звонок, даже не взглянув на экран. Потом еще раз сбросил. Потом и вовсе отключил телефон.
Идите все к черту!
В этот момент белая дверь открылась, и на пороге показалась сердитая брюнетка в белом костюме.
– Ага. А вот и отец.
– Да, – просто ответил Герман, вставая. – Что с Машей?
– С Машей? – вздернула бровь врач.
– Ну, с Марьяной. И с ребенком.
– Я думала, Маша – это вы про дочь.
– С ней… все в порядке? – Герман с большим усилием заставлял себя говорить спокойно, в то время как, внутри все горело. От тревоги. От злости на себя. От того страха, который вдруг выскочил откуда-то. Из прошлого.
– У Марьяны упало давление, – с легким раздражением отозвалась доктор. – Еще на приеме было низкое, а тут что-то видимо еще наложилось…
Что-то… Не что-то, а кто-то.
– А ребенок?
– А ребенку-то что будет? – как идиоту, ответила ему врач, не подозревая, какую слабость в коленях вызвали эти простые слова. – С ребенком все в порядке, с мамочкой тоже. Не считая того, что она, похоже, сегодня опять из-за токсикоза ничего ела. А она сама по себе гипотоник, плюс погода сегодня… – женщина махнула рукой в сторону окна, за которым теперь что-то шло – то ли снег, то ли дождь, то ли снег с дождем. – Похоже, и атмосферное давление тоже упало.
– Какие сейчас перспективы? – слабость в ногах Герман скрутил. Все в порядке. И с Марьяной, и с дочкой все в порядке. Остальное – рабочие детали.
Женщина с некоторым любопытством уставилась на него. Герман прочитал слова на бейдже: «Юсупова Юстинья
– Сейчас прокапаем красавицу – и отдам вам. Поить, кормить, уложить в постель и не нер-ви—ро-вать. Категорически запрещаю. Доступно излагаю?
– Вполне.
– А ты, братик, – Юстинья Ефимовна обернулась к Косте, – вполне можешь пока сгонять за кофе. У нас кофемашина такая себе, а вот в торговом центре неподалеку на первом этаже очень приличная кофейня. – Давай, сгоняй, принеси будущей матери кофе и какой-нибудь высококалорийный десерт или выпечку. Понял?
– Понял, – радостно кивнул Костя и тут же исчез.
А Герман вдруг ясно ощутил, что доктор Юся, несмотря на свое нелепое имя – именно тот человек, которому он готов доверить Марьяну. Он понял это сейчас, ясно и безоговорочно.
– Я почему-то думал, что кофе беременным вредно.
– Это нормальным вредно, – фыркнула Юсупова. – А вашей эксклюзивной мадам оно сейчас необходимо. Гораздо проще повышенное давление снизить, чем поднять упавшее. Самое главное – пусть полежит сегодня. Может захотеть спать – пусть спит. Я серьезно. Поняли меня?
– Понял. Я могу ее сейчас увидеть?
Германа удостоили еще одного внимательного взгляда.
– Нет.
– Почему?
– У вас пока лицо неправильное.
– Что делать?
– Работать над лицом.
Юстинью Ефимовну позвали. А Герман все оставшееся время сидел и работал над лицом.
***
Марьяна была бледной. Но, самое главное, твердо стояла на ногах. Хотя Герман бы предпочел ее взять на руки и самому отнести до машины. Он, кажется, даже движение какое-то сделал соответствующее – только Марьяна от него отшатнулась. Обида кольнула, но чего уж – сам виноват. Ладно, главное до дома добраться, а там со всем разберемся.
– Я принес кофе! – раздался запыхавшийся голос Кости. Они обернулись – все трое: Марьяна, Герман и Юстинья Ефимовна. В руках у Кости была подставка с четырьмя стаканчиками кофе и пакет с выпечкой. – И вам тоже! – он обернулся к Юсуповой. – Кофе и самую вкусную булочку.
– Самую вкусную булочку – Марьяне, – хмыкнула Юсупова, забирая один стаканчик и ныряя рукой в пакет. – А мне… О, творожные маффины, мои любимые. Так, Марьяна, будь предельно аккуратной. До дому доберешься – напиши.
– Мы обязательно будем аккуратны и обязательно напишем, – Герман бережно обнял Марьяну за плечи.
– Мы – Николай Второй?
– Мы – Таммы, – ответил за отца Костя. – Я тоже напишу.
– Тебе не обязательно, – Юсупова отхлебнула кофе, одобрительно кивнула.
– А я все-таки напишу.
Герман не стал дослушивать препирательства сына с врачом с интересным именем и наружностью, забрал один стаканчик с подставки и повел Марьяну к выходу. Костя нагнал их уже в дверях, помог открыть.
– Напишешь, как доберетесь? – Костя вручил отцу пакет с выпечкой и второй стакан с кофе.