Что за чертовщину я сейчас прочёл
Шрифт:
Баумэн стряхнул ладонь Джона прочь:
— Если хочешь сочувствия, то поищи его лучше в словаре, должно быть где-то между "кониной блядской" и "сифилитиком сушёным".
— Тед не хотел, чтоб я опрашивал Лоретту, мать девочки, но я всё равно намереваюсь это сделать. Она живёт в городе? Ты что-нибудь о ней знаешь?
— Её квартира в жёлтом доме, после "Тако Билл".
Он не оговорился. Ресторан действительно так назывался.
— Вместо того, чтоб тратить время зря, пошёл бы ты домой и удолбался бы лучше в труху тем, на чём
— Обязательно. — Сказал Джон, повернувшись к двери. — Но сначала доделаю начатое тобой.
Гром звучно раскатился по окрестностям, в то время как Джон выдирался с проклятой парковки судебного здания. Он пролетел мимо закрытого магазинчика выпивки, мимо "Колесо-Да-Корпус Карри" (с его ужасающим талисманом, сделанным из шин, стоящих грозным сторожевым фронтом), и "Тако Билл" — на деле, "Тако Белл", которому высшей судебной инстанцией и одноименным заведением было указано закрыться, но владелец оказался из упрямцев.
Он сменил знак над входом (выдрав лишнюю "Л" с парковочной вывески, допилив так, чтоб напоминало "И", и примотав изолентой), и немного сменил меню, дополнив ассортимент блюд Тако Белл, приготовляемых его женой, дополнительной страницей всех сортов выпивки, которая могла бы быть в списке подаваемого спиртного.
Разрешалось курить, после девяти вечера на всех телевизорах внутри включалась лёгкая эротика или софткорное порно.
Кого ни спроси — не просто модифицированный Тако Белл, но лучший кафетерий в городе в принципе.
Дом Лоретты был следующим. Дом начала семидесятых, с грязно-жёлтым сайдингом, не менявшимся, вероятно, со времён правления Картера. Никаких украшений во дворе — скорее всего, жильё съёмное. Джон постучал, и дверь открыла усталая, но всё равно хорошо выглядящая женщина за тридцать, шатенка с грустным взглядом, одетая лишь в халат. Открыла молча.
— Мэм, не буду просить разрешения войти, потому что уже слишком навязываюсь, просто стоя здесь. Мы помогаем расследовать вашему мужу исчезновение Мэгги. У меня буквально пара вопросов, но, если вы не желаете говорить сейчас, я уйду. Просто скажите "да" или "нет". Я не из полиции, но скажу честно, что они в этой ситуации бессильны. И что ещё хуже — если мы не найдём вашу дочь, или человека, который её похитил, полагаю, что копы первым делом обвинят вас с Тедом, как людей, попадающих в ближний круг подозреваемых.
— Тед сказал, что Мэгги просто... испарилась. Как дым по ветру. Он говорил честно со мной? Он ведь... ничего с ней не сделал сам?
— Нет. У нас есть основания предполагать, что это было... что-то иное. Я знаю, знаю, что само по себе это утро для вас — немыслимая ноша, но я здесь исключительно для того, чтоб помочь. Если думаете, что я вооружён и опасен — могу доказать обратное.
Джон снял рубашку, чтоб показать, что ни портупеи, ни кобуры не скрыто под слоями ткани. Его нагой торс грациозно отсверкивал в бриллиантовых каплях дождя.
– Так, ладно. Пара минут у меня для вас найдётся, затем мне нужно собираться на работу. Проходите.
Лоретта выдала Джону полотенце перед тем, как удалиться на кухню за кофе. Типичное холостяцкое жильё, на первый взгляд — первое попавшееся место после того, как они разошлись, снятое в надежде на то, что буря личного фронта надолго не затянется.
Она вернулась с напитком, и Джон задал первый вопрос:
— Тед говорит, что получил предупреждение о том, что подобное случится. Странный человек по имени Нимф приходил к нему неделю назад, и угрожающе намекал. Тед вам про это рассказывал?
— Нет. Но мы не говори-
— Что-нибудь похожее происходило с вами?
— Нет. Тед спросил меня о том же самом, когда звонил. Он рассказал вам о рисунках?
— О чём?
— Он, конечно же, даже не слушал. Вот...
Лоретта проследовала в спальню, Джон прошёл следом. Она вручила ему стопку рисунков на грубой чертёжной бумаге.
Примитивные человечки, домики, цветы, горы. Цвет раскраски грубо и часто выходит за контур рисунка. Не имеет значения, кто смотрит на эти поделки — дойдёт до каждого, что он имеет дело с необработанным, но примитивистски сильным посылом молодого, необузданного творца. И каждый согласится, что из детей на деле художники, как из говна пуля.
— Это всё с прошлой недели. Мэгги на домашнем обучении, и я дала ей задание — нарисовать будущее, как она себе его представляет. Вместо космических кораблей и летающих машин она нарисовала вот это.
Первый же рисунок являл собой грубый набросок дома со шпилем. Крест на фасаде. Ясно, церковь. Следующий — толпа палочных человечков, но на заднем плане всё та же постройка. На третьем была нарисована семья, вокруг головы самого младшего её члена были хаотично процарапаны линии жёлтого цвета. И, конечно же, та же церковь, позади, на небольшом возвышающемся холме. Мэгги даже пририсовала малюсенького ангела, пролетавшего в небе над; беспорядочные каракули выглядели так, будто у него по меньшей мере восемь рук.
— Церковь? Это всё?
— Да, и ещё безголовый человек.
Джон снова перевёл взгляд на рисунок, изображавший семью. Мама, папа, желтоволосая Мэгги собственной персоной... и, совсем рядом с ней, другая примитивная фигурка, без кружка головы над палочной конструкцией тела.
— На рисунке с толпой народа он тоже есть. Он вообще на всех её картинках.
— Она когда-нибудь о нём говорила? Может, он ей снился, или типа того?
— Я её спросила насчёт рисунка нашей семьи около церкви. Задала вопрос — кто этот безголовый парень? Она ответила, что это не парень, это рисунок.
Лоретта подавила смешок.
— В этом вся Мэгги. Я думала, что она так шутила, вставляя его в свои наброски как шуточную отсылку, ведь я заметила и указала на него... а сегодняшнее утро я потратила на поиск любых, даже мельчайших улик, зацепок, повторяла всё, что она говорила мне, вспоминала всё, что она делала. В фильмах обычно крючок-другой всегда найдётся. В реальной жизни всё больше походит на бессмысленный набор вещей.