Чтоб знали! Избранное
Шрифт:
Приехали в мотель и оставили сумку в номере. Зуйка опять пошла в туалет, а я представлял, как она пизду оголяет, как струйка из неё течёт, как она отрывает бумагу и промокает, как натягивает обратно колготки, смотрится в зеркало.
Я помню, в двери ванной у себя в квартире в Ленинграде я проделал дырочку весьма незаметную, но достаточную, чтобы мне видеть, что происходит внутри. И следил я за своими любовницами, входившими туда. Одна особенно заводила меня, когда она шла туда подмываться перед тем, как лечь со мной. Подмывшись, она засовывала палец во влагалище, глубоко-глубоко и потом глубокомысленно нюхала его. А я гадал, зачем она это делает, то ли её возбуждает собственный запах, то ли она проверяет, здоровый
Злоя вышла из ванной:
– Ну, я готова.
Я, покидая номер, посмотрел прощальным взглядом на кровать, думая, удастся ли мне пригвоздить Зойку хуем к кровати или нет.
Я повёл гостью в арабский ресторан. Не потому, что там танец живота исполняли, а потому что жратва недорогой была и недурной. Что же до танца живота, то зрелище было жалким. Особенно когда танцовщица подруливала, тряся бёдрами, к твоему столику и ты должен, по её идее, исходить спермой и выдать ей большую бумажку в виде чаевых. Мужики радостно пользовались возможностью засунуть ей доллар в трусики, не глубоко, конечно, а лишь за резинку. Я думал, а что, если быстрым движением запустить руку ей в пизду. Небось огреет по морде да скандал поднимется. А хули, голая, пиздой вертишь. Но нравственность начеку, как совейские пограничники. Так что я решил ей в трусы деньги не класть, а дать ей в руку, чтобы не играть в эту игру скопцов. Она взяла денежку рукой и сама вложила под резинку трусиков, чтобы остальные видели деньги на должном месте.
Зойка, утолив первый голод, заулыбалась, чуть расслабла, и я задаю свой любимый вопрос:
– Ну, расскажите мне про свою любовную жизнь.
Интересно, как разные бабы реагируют. Одни начинают пятиться, другие идут навстречу, третьи остаются на местах, согласно купленным билетам.
Эта дура попятилась. Я, мол, такие вещи не рассказываю малознакомым.
А я говорю, что лучший способ познакомиться поближе – это рассказать о своих любовных похождениях.
– Нет, давайте поговорим о чём-нибудь другом.
– О чём же вы хотите поговорить?
Думает. Потом улыбается, будто эврика нашла на неё, и говорит:
– Про вашу любовную жизнь.
Умница какая. Ну, я ей рассказал то да сё, приготовленное для таких случаев.
Потом пошли мы с ней гулять в даунтаун. Весёлая стала, шутит, под руку меня прихватила. Плотно. И говорит, как всё ей вокруг нравится. В машине я обнял её за губы. Ничего – язык, как змея, высовывать стала. Тут уже поздновато заделалось. Привёз я её в мотель. Она пытается говорить, что, мол, до завтра, а я говорю с трепетом, что ещё с ней побыть мечтаю. Ну, она милостиво соглашается, но добавляет, что ненадолго.
– Я ещё не готова, – аргументирует она мне своё сопротивление, когда я до её груди добираюсь.
– Что, тебя ещё в печке подержать надо? – спрашиваю.
Хихикает. А неготовность её, оказывается, в том, что, помимо желания, она должна испытать уверенность, что, окромя хуя, она сможет урвать с меня ещё всевозможные удобства – от психологических до материальных. Настоящая блядь. Стал я её звать в связи с этим «Зизи», и она откликается.
Комната в мотеле маленькая – кровать да телевизор, вот мы и сели, а потом полулегли, а потом и вовсе легли, якобы на экран любуясь. Поцелуи пошли, конечно. Она вяло предлагает разбежаться на ночь и встретиться утром. Но для настойчивых разговоров рот её слишком занят моим ртом. Как мы знаем, главное не давать бабе очухаться от нахлынувшей похоти
Вдруг она поднимается и заявляет: «Я не могу спать в одежде, я ночную рубашку надену». «То-то же, – подумал я, – женщин нельзя винить в мягкотелости, поскольку она – свойство их анатомии». А вслух говорю, что я тоже в одежде спать не привык. Пока она ковырялась в ванной, я тоже разоблачился и под одеяло залез. Выходит Зизи в длинной рубашке, ложится и делает вид, что не замечает, что я голый. Поворачивается ко мне спиной, будто спать собралась. Я её голыми руками беру. Чувствую, лифчик не сняла и вся в трусиках. Ну, это конечно – если бы она до конца разделась, то у неё совесть была бы неспокойна, что, мол, не сопротивлялась совсем. А так она себе говорить будет: ведь сопротивлялась до последнего, но уж такой настырный попался.
Я руку под рубашку просунул и лифчик расстегнул, а она из последних сил говорит, не поворачиваясь, пока я с её сосками играю: «Ну, неужели нельзя так заснуть, я очень устала». «Конечно, устала кобениться», – думаю, а сам руку по ноге вверх, в трусики веду и со стороны ягодиц прямо в совершенно жидкую пизду проскользнул. Неприступные высоты скрывали преступные глубины.
Только я палец ведёрком окунул в этот узкий колодец и зачерпнул живой водицы, как Зойка повернулась ко мне лицом и бросилась на меня с объятиями, стягивая с себя трусы и ночную рубашку. Так я раскопал в её одежде сокровище пизды, а если точнее географически, то таинственный остров, он же остров сокровищ: клитора, влагалища и ануса.
Что за чудесное изобретение ноги у женщины – складные и раздвижные! Трясина её бёдер засосала мой хуй с головкой.
И такая в ней замечательная смазка, что подумал я о новом направлении в бионике – изготовлении смазочных материалов, берущем за основу смазку Бартолиновых желёз.
Позабавлялись мы ночку. Но и в постели она – не то, хоть и сосёт, да неумеючи, и хоть кончает, да с великим трудом – всё ей мысли, говорит, мешают. Тоже мне, пизда мыслительная. Я включил телевизор, развернул её темечком к нему, чтобы она его не видела, и, лёжа на Зойке, поглядывал на экран. Мужчина ебёт и смотрит телевизор, чтобы отвлечься от требовательного возбуждения и чтобы дольше не кончать. Женщина же, когда её ебут, смотрит телевизор лишь от безразличия.
Но новизну тела ничем не переплюнуть. Так что приятно было.
На следующий день мы развлекались по музеям, где висят иллюзии в золочёных рамках искусства. И опять дивился я, до чего некрасивый народ в нашем штате. Блеклые лица, бесформенные фигуры. Какое тотальное вырождение вида, несмотря на изобилие жратвы и прекрасные бытовые условия. Какая редкость красота – как сделать, чтобы она была повсеместна, чтобы не выдумывать утешение, что, мол, красота не самое важное, что, мол, душевные качества важнее. Типичная ситуация лисы и винограда. Должны быть и красота, и душевные качества, а не одно за счёт другого. Нет ничего более унижающего тебя, чем красота, которой не обладаешь, а делаешь вид, что она – явление второстепенное.
Есть тут одна эмигрантская парочка, жена – точная копия общипанной курицы сиреневого цвета – умилённо говорит, что её муж с годами (ему лет 45, жирненький, с подергивающимися губами и клацающими зубами) стал походить на знаменитого артиста, красавца с идеальными чертами лица. И самое смешное, что она так хочет верить в это, что верит. Мечта о красоте, так и не исполнившаяся для неё за всю жизнь, заставляет ослепнуть и видеть галлюцинации. Ничтожность жизни без красоты, без обладания ею, делает людей подлыми по отношению к реальности, они перестают её видеть и добросовестно обманывают себя иллюзиями. Следствием этого является накопление внутренней неудовлетворённости, ибо нутро-то не обманешь – оно только тем и занимается, что трезво сравнивает мечты с реальностью.