Чтоб знали! Избранное
Шрифт:
Когда Французская революция была разгромлена, гильотину как её символ торжественно сожгли перед статуей Вольтера. Ночью два гильотинянина пробрались к пепелищу и выкрали из золы гильотинный нож, не повреждённый огнём, чтобы продолжать поклоняться этому символу равенства.
Основным направлением открытой общественной деятельности гильотинян была борьба за отмену публичных казней. Аргументом против публичности казней они выдвигали падение нравов, заключавшееся, в частности, в том, что люди хладнокровно наблюдали за обезглавливанием людей: многие женщины усаживались перед гильотиной на стулья и занимались вязаньем, отрывая глаза от него лишь в тот момент, когда голова отлетала от туловища. Кроме того, возникали недопустимые недоразумения, как, например, такое, когда крестьянке с корзинками в руках, проходившей мимо гильотины, отлетевшая голова влетела прямо в корзинку и разбила лежащие там яйца, которые крестьянка несла на продажу.
Вскоре гильотинянам удалось вывести общественное мнение на такой путь, который заставил правительство принять закон по отмене публичных экзекуций. Однако это оказалось пирровой победой для гильотинян. После кратковременной эйфории у скрытых от народа гильотин, где гильотинянам приходилось маскироваться под обыкновенных палачей, они поняли, что инерция общественного мнения слишком велика и направлена на полную отмену смертной казни. Ритуальный возглас гильотинян: «Гильотина не болеет!» оказался бессмысленным, ибо хотя она и не болеет, но всё-таки умирает. Так в конце концов и случилось: секта гильотинян тайно просуществовала во Франции до 1981 года, когда смертная казнь была отменена. После этого знаменательного события гильотиняне покинули Францию и переселились в страны, где отсечение головы ещё используется как способ казни [15] .
15
Документы, из которых почерпнуты эти сведения, хранятся в Центральном архиве Франции, в Париже, на четвёртом этаже, в комнате 7, на стеллаже С-53 в папке под номером 11.
Последовательность событий
Картинной галереей заведовала неслабая баба. Имечко её Луиза. Я коллекционировал картины местных художников, и она меня ценила за незаурядные покупательские способности. Луиза была женщина невысокая, полная худобы, но весьма привлекательно следящая за собой с помощью умелой косметики и красивой одежды. От неё исходил запах холёности. Луиза держалась холодно и по-деловому, да я и не возражал – у неё был маленький рот (чего я не люблю), хоть и с пухлыми губами, что, конечно, в какой-то степени компенсировало этот изъян. Она вежливо улыбалась, а я, поглядывая на её дряблеющую кожу, отвергал её в мечтах о свежем теле. Конечно, я бы не отказался от предложенного, но предпринимать действий не хотелось – возникла бы напряжённость от сближения, нарушающая удобную монотонность деловых отношений.
В той же галерее работала ещё одна пожилая самка-продавщица. То есть под самые пятьдесят или совсем за сорок. Её звали Ким. Темноволосая, что хорошо, но мало, потому что зубы – не по команде «смирно», а по команде «разойдись». И вообще излишне старовата. Но милая, изъявляющая, а не скрывающая свои чувства. Ким не стеснялась шутить. Однажды она сказала покупателю: «Чувствуйте себя как дома, но не забирайте с собой картины, не заплатив». Покупатель разобиделся, позвонил на следующий день Луизе и стал требовать, чтобы она уволила Ким за грубость. Луиза с достоинством ответила, что Ким – замечательный работник и человек с прекрасным чувством юмора и что Луиза очень сожалеет, что он был не в состоянии воспринять её юмор.
Как-то в разговоре с Луизой я упомянул, что я писатель. Она всячески заволновалась на эту тему, и я принёс ей книжку своих рассказов. И вот она звонит по поводу недавно заказанной мною картины и невзначай заявляет, что впечатлена моей книжкой, что она дала её почитать Ким и ещё некой Мэрилин (эх, если бы вроде Монро) и что они все обожают чтение и решили организовать Читательский клуб и пригласить меня на обсуждение моей книжки, что должно явиться торжественным открытием клуба. Я, не скрывая радости, согласился. Как же – я один с тремя женщинами, да ещё заведомо восхищающимися моими выдумками. Назначили клубный вечер на ближайшую субботу. Моя возлюбленная, которой я сказал, что у меня встреча в клубе читателей (я, конечно, не сказал, что это клуб читательниц), взяла с меня слово, что я приеду к ней, как бы поздно вечер ни закончился.
Мы договорились встретиться с Ким у галереи (так как квартира Мэрилин была неподалёку), а оттуда поехать вместе, чтобы мне одному не искать. Мэрилин
Ким предложила мне поехать вместе на её машине, свою оставить, а на обратном пути она меня привезёт к оставленной у галереи машине. Но в связи с моими мечтами я отказался и поехал следом за ней.
Квартира Мэрилин располагалась в роскошном доме и не в менее роскошном районе. Но дверь квартиры открыло шарообразное белобрысое существо с милой улыбкой. Правда, губастенькая. И лет ей было столько же, сколько и остальным.
You can't always have what you want — повторял я себе последнее время строчку из «Rolling Stones», но это не утешало меня, а лишь заставляло мечтать ещё сильнее. Я купил каждой участнице по розе, каждый цветок был завёрнут в отдельный пакет. Получив по розе, женщины пришли в состояние размоченности.
На стене в гостиной картинки. Чьи? Хозяйка, скромно так: «Мои». Художница, значит. Везёт мне на художниц. Моя нынешняя возлюбленная тоже из них. Мэрилин не хочет показывать те, что хранятся в папках-запасниках, стесняется. Луиза помогает скромной подруге и говорит, что работы Мэрилин продаются у неё в галерее. Скучные работы. Показывать стесняется, а продавать – нет. По-женски.
И вот я сижу на диване, и три бабы вокруг меня. Я всё поначалу хотел, чтобы разговор пошёл по философскому руслу, чтобы продемонстрировать свои умственные способности. Вот, мол, вместо того чтобы успокоиться и читать, я продолжаю тревожиться и пишу.
Но они своими вопросами направили разговор в русло бытовое: насколько рассказы списаны с моей собственной жизни, кто мои любимые писатели и прочая скукота. Я наскоро ответил на вопросы и спросил каждую, что она читает, заметив, что это определяет суть человека, как и всё то, что он делает с интересом. Это настроило их на откровенный лад, и когда я подтолкнул их к личной жизни, что, мол, какова она, такого рода книги и читаешь, они радостно подхватили эту тему. (Мне в помощь они опустошали вторую бутылку вина.)
Решили по очереди мне исповедоваться. Первой напросилась «заголиться» Ким. Её рассказ был неожиданно подробен, и она прерывала его несколько раз риторическим вопросом: «Зачем я вам всё это рассказываю?» Но она прекрасно знала зачем. Вскоре и я узнал тоже. Её муж, Билл, за которого она вышла замуж десять лет назад без любви, был совершенно чужд ей с самого начала. Вышла же она за него в поисках стабильности и от усталости, вызванной долгими поисками «настоящего мужчины». («Настоящий» – в этой фразе так и хочется услышать: когда он «на», то у него «стоящий».) Нынешний брак был вторым, и первый теперь ей казался не таким уж плохим, но тогда она не знала, как «работать» над семейными отношениями, чтобы они длились, не хирея. (Ох уж как я ненавижу эту формулировку, которую они так обожают: «работать над отношениями». Хуже нет как пинать дохлую лошадь и воспринимать шевеление туши от пинка как её воскрешение.) Кимский муж совершенно чужд искусству и пренебрежительно относится к её интересам, вернее, он их не знает и знать не хочет. Он даже не знает расписания её работы, не помнит дня её рождения, не говоря уже о дне их свадьбы. Когда Ким недавно лежала в больнице, то Билл даже не удосужился купить еды в дом к её возвращению. Короче, она ищет в себе силы, чтобы с ним развестись. Но она любит дом, в котором живёт, и любит кошек, к которым у неё аллергия. Когда ей пришлось расстаться с семью кошками, которых она держала в доме до недавнего времени и от которых у неё начались такие расстройства лёгочной системы, что она оказалась на грани смерти, то она восприняла эту разлуку как прощание с последними существами, которые проявляют к ней любовь. Это было одной из причин, почему Билл упорно называл её сумасшедшей. Но психотерапевт, к которому она ходила, убедил её, что она вовсе не сумасшедшая, и посоветовал ей присоединиться к группе женщин, подобных ей и регулярно собиравшихся вместе, чтобы было кому излить душу. И так как она теперь не может себе позволить платить психотерапевту по сотне в час, то вот она и избрала для своей исповеди нас. «Зачем я вам всё это рассказываю?» – вновь повторила она и посмотрела на меня. И тут она выдала, продолжая смотреть мне в глаза с показной нежностью: «Вот он заставил меня почувствовать, что я что-то значу, так как он запоминает всё, что я говорю, а значит, он внимательно относится ко мне».
Дура, я не запоминаю, а записываю, и вовсе не потому, что ты мне хоть как-то интересна, а потому что мне интересно, что происходит с людьми, и я это могу использовать для своей писанины, как я это делаю сейчас.
Вслух я только смог подтвердить: «Я всегда внимателен к тому, что мне говорят привлекательные женщины». В последний момент я только хотел отвести от себя подозрение в излишней внимательности к Ким, поскольку, уж во всяком случае, я бы предпочёл Луизу, и я не хотел, чтобы она подумала, что я выбираю Ким. И тут Луизу прорвало: