Чтобы люди помнили

Раззаков Федор Ибатович

Примерно в то же самое время у Тарковского и Михалкова-Кончаловского возник замысел написать новый сценарий — «Андрей Рублёв». Причём натолкнул их на эту тему актёр Василий Ливанов, который очень хотел сыграть роль великого иконописца. Однако затем Ливанов уехал сниматься в очередном фильме, а его коллеги не стали дожидаться его возвращения, и написали сценарий без него. Когда же Ливанов вернулся, то услышал: «Прости, Вася, но твой поезд ушёл».

Первоначально в роли Андрея Рублёва Тарковский предполагал снимать восходящую звезду того времени Иннокентия Смоктуновского. Но актёру в то же самое время Козинцев предложил роль Гамлета, и Смоктуновский сделал выбор в пользу Шекспира. Пришлось искать другого исполнителя. Им стал никому тогда не известный актёр Свердловского драматического театра Анатолий Солоницын. Прочитав в журнале «Искусство кино» сценарий «Рублёва»,

он приехал в Москву и сам предложил себя на главную роль. И хотя большая часть съёмочного коллектива выступила против его кандидатуры, Тарковский внезапно поверил в Солоницына и сумел отстоять свой выбор. В мае 1965 года во Владимире начались съёмки. Они продолжались с перерывами целый год. Позднее Тарковский так объяснит замысел этого фильма: «По-моему, искусство существует только потому, что мир плохо устроен. И вот именно об этом рассказывается в моём „Рублёве“. Поиски гармонии, поиски смысла жизни, как он выражается, в гармонических соотношениях между людьми, между искусством и жизнью, между сегодняшним временем и историей прежних веков — этому, собственно, и посвящена моя картина».

«Рублёв» был закончен в середине 1966 года, однако зрители его увидели спустя пять лет. О том, что же помешало фильму своевременно выйти на экран, рассказывает свидетель тех событий Г. Куницын (в те годы он курировал кино в ЦК КПСС).

«У меня два года ушло на то, чтобы добиться постановки этого „крамольного сценария“, который именно в таком качестве отпечатался в сознании руководящих людей. Авторы пришли ко мне (мне особенно приятно вспомнить, что Тарковский и Кончаловский пошли именно ко мне, а не ещё к кому-нибудь в ЦК) и дали прочитать сценарий. Я много времени потратил на то, чтобы заставить прочитать сценарий секретаря ЦК Ильичёва и убедить его, что сценарий надо опубликовать. Он сначала был опубликован в журнале „Искусство кино“, ещё до его постановки. После этого начались съёмки. В 1966 году фильм был предъявлен на просмотр. Его в разных аудиториях показывали и в кинозале ЦК. Я вёл совещание и на собственную ответственность принял фильм по высшей категории.

Но потом создались такие обстоятельства, что я сам был снят с беговой дорожки. Дело подошло к тому, что надо было уже определяться…

Многим из высшего начальства, посмотревшим „Рублёва“, показалось, что это крамольная картина, что это унижение достоинства русского народа и так далее, что монголы умнее русских…

Фильм снимался беспрепятственно, в этом всё дело! Когда я ушёл из ЦК, его через две недели положили на полку, и после этого он шесть лет лежал. Сейчас много говорят о том, что зажимали Тарковского, забывая, что фильм-то надо было сделать! Позднее Тарковский публично называл меня „ангелом-хранителем“. Арсений Тарковский, пришедший ко мне на юбилей, прочитал поздравительную телеграмму из Рима от Андрея с самыми тёплыми словами. Он у нас и дома бывал, мы так сроднились на какое-то время, когда я к фильму отношение имел.

В 66-м в ЦК появился новый заведующий отделом, Шауро, с которым мы вступили сразу же в конфронтацию, потому что он меня обвинил в содействии запуску и разрешению фильма Тарковского. Сначала он предложил „верху“ назначить меня вместо Романова министром кинематографии. Но это тоже был способ от меня избавиться…

Когда смотрели фильм „Андрей Рублёв“, около сорока придирок было к нему сделано на разных просмотрах, особенно на высшем уровне. Но Тарковский вырезал то, что уложилось в две минуты экранного времени. И вырезки эти он сделал, считая, что улучшает фильм. Это легенда, что там вырезаны были большие куски. Это неверно. Картина вышла в том виде, в каком её сделал Тарковский. Убрал он эпизод с горящей коровой. Действительно, это было слишком жестоко».

По мнению А. Михалкова-Кончаловского, «Андрея Рублёва» Тарковский снимал с прицелом на Венецианский кинофестиваль. Он специально сделал копию картины в начале года, чтобы успеть отправить её в Италию. Но не получилось. И лишь спустя два года «Совэкспортфильм» решил продать «Рублёва» французскому бизнесмену Алексу Московичу в пакете с пятью другими фильмами (среди них была «Война и мир» Сергея Бондарчука). В начале 1969 года Москович привёз фильм на фестиваль в Канны. К тому времени Госкино изменило собственное решение и попыталось вернуть «Рублёва» назад. Но Москович был по-капиталистически краток: «Я уже заплатил за копии, и теперь это моя собственность». Фильм был показан на фестивале вне конкурса и произвёл на публику оглушительное впечатление. Ему присудили премию критики ФИПРЕССИ. В том же году он был удостоен приза Леона Муссинака за лучший иностранный фильм в прокате Франции.

Но даже после этого успеха «Андрей Рублёв» у себя на родине ещё два года лежал на полке. Наконец в 1971 году его выпустили в прокат, но поступили хитро — отпечатали мало копий. В итоге картину сумели посмотреть всего лишь около трёх миллионов зрителей.

Между тем этот фильм изменил и личную жизнь Тарковского. На его съёмках он познакомился со своей второй женой Ларисой. По её словам: «Это была любовь с первого взгляда. Мне было двадцать четыре. Ему — тридцать. Я сидела в кабинете директора фильма Тамары Огородниковой. Вошёл он. Я не знала, что это Тарковский. Увидела очень красивого, элегантно одетого, блистательного человека… Как я боролась со своим чувством! Как старалась не отвечать на ухаживания Андрея… Ведь у каждого были семьи. У меня росла дочь, у него — сын. Боролись-боролись с нахлынувшими чувствами, но потом мы поняли, что это бессмысленно. Когда наши служебные отношения перешли в любовь, Андрей встал передо мной на одно колено и сказал: „Дорогая Лара, во что бы ни вылились наши отношения, моя любовь к вам не пройдёт. Я вас настолько уважаю, что никогда не посмею обратиться к вам на "ты"“. — „Я тоже“, — сказала я…

Семь лет прожили, не регистрируя брак. Против регистрации была я. Мне казалось, что с ней уйдёт и первозданность чувств.

Но потом всё-таки решили зарегистрировать брак. Перед свадьбой Андрей улетел на выбор натуры для кинофильма „Солярис“. В назначенный день приходят гости, поздравляют, дарят подарки. Стол ломится от яств. А жениха нет — из-за непогоды Андрей не смог вернуться вовремя…

Я не могла без него жить, он не мог жить без меня. Я болела, у меня было нездоровое сердце, и я говорила: „Я умру первой“. — „Ишь какая эгоистка, — отвечал он, — это я умру первым“».

В этом браке у Тарковского летом 1970 года родился ещё один сын — Андрей. Отметим, что вторую жену Тарковского приняли далеко не все его близкие и друзья. В частности, у режиссёра надолго испортились отношения с его родной сестрой Марией. Позднее М. Тарковская так объяснит свою позицию: «К сожалению, ни папе, ни Андрею в личной жизни не повезло: с ними рядом не было стилистически близких им людей. Женщины, которые жили с ними, использовали их порядочность. Они умели создавать видимость определённого комфорта и иллюзию необходимости в них».

После завершения работы над «Андреем Рублёвым» он в течение пяти лет ничего, не снимал. И не потому, что не хотел (планов у него было много, он, в частности, хотел снять «Идиота» Достоевского) — не давали. Чиновники от кино после «Рублёва» боялись новых работ режиссёра. Ему предлагали снять что-нибудь «полегче», например, фильм о советских рабочих, но он от таких предложений отказывался. В итоге сидел без работы. Так продолжалось до того времени, когда его «Андрей Рублёв» с триумфом пошёл по западным экранам. Видимо, после этого игнорировать просьбы Тарковского заняться любимым делом чиновникам от кино стало неудобно, и ему разрешили вернуться на съёмочную площадку.

На этот раз Тарковский задумал снимать фильм в жанре научной фантастики по роману Станислава Лема «Солярис». В заявке на фильм режиссёр так объяснил свои мотивы: «Зритель ждёт от нас хорошего фильма научно-фантастического жанра… Мы уверены прежде всего в том, что фильм будет иметь финансовый успех». Тарковский явно лукавил, однако чиновники поверили и дали «добро».

Работа над картиной шла трудно. Ещё на стадии сценария у Тарковского возникли некоторые сложности с Лемом. Тому не понравились режиссёрские вольности в трактовке сюжета, в частности, то, что его герой должен спуститься с небес на грешную землю. Линия «отчего дома», которая для Тарковского стала ключевой в фильме, в повести отсутствовала. Как напишет позднее А. Суховерхов: «Польского писателя занимала популярная тогда тема гуманистического отношения к „чужому“, непознанному. Тарковский же бросился в свой „космос“, совершенно отличный от первоисточника, — в бездны сложнейших экзистенциальных переживаний, в омут человеческого подсознания, где светлые ностальгические проблески сменяются ужасом несмываемых проклятий судьбы. „Зауми“, в которой после „Соляриса“ Тарковского обвиняли до конца дней, в первоначальном варианте сценария было намного больше, чем в окончательном, экранном. Но изголодавшийся по работе режиссёр принял почти все поправки Лема и с трудом уговорил литературного мэтра не притрагиваться только к финалу, где главный герой — Кельвин (Донатас Банионис) возвращается домой и становится на колени перед отцом».