Чтобы люди помнили
Шрифт:
Когда весть о тяжёлой болезни Тарковского достигла его родной страны, зашевелились и там. Официальные власти наконец разрешили его сыну Андрею вылететь к отцу. Он прилетел в Париж 19 января 1986 года. В то же время в Советском Союзе был наконец снят запрет с имени Тарковского — в кинотеатрах стали крутить его фильмы. Когда Тарковский узнал об этом, он с грустью сказал жене: «Плохи мои дела, Ларочка. Узнали, что умираю, вот и выпустили все мои фильмы».
Курс лечения Тарковский проходил в одной из парижских клиник. Длилось лечение несколько месяцев. Наконец, когда здоровье больного заметно улучшилось, врачи приняли решение его выписать. Семья Тарковских поселилась в доме Марины Влади под Парижем. Однако прожил там Тарковский недолго. Вскоре по совету
Вспоминает Лариса Тарковская: «Он верил в то, что выздоровеет. Он почему-то верил, что Бог ему поможет. Особенно воспрял он духом, когда приехал сын… Андрей работал до последнего дня, сохраняя абсолютно ясный ум. Заключительную главу книги он закончил за девять дней до смерти! Последние дни он принимал для обезболивания морфий („Я плыву“, — говорил он), но сознание было не замутнено; какая-то внутренняя энергия помогала ему всегда быть собранным. И до последнего часа он был в полном сознании. Помню, в последний день жизни он позвонил мне по телефону; я приехала к нему. Он шутил со мной, смеялся… Боялся, что я уйду. В семь часов приходила сиделка, а мне надо было идти. Я ведь не спала перед тем три месяца — необходимо было каждые три часа давать ему лекарство…»
Судя по всему, в последние недели перед смертью Тарковский прекрасно осознавал, что его дни сочтены. Об этом есть несколько свидетельств. К примеру, один из итальянских друзей режиссёра — Франко Терилли рассказывал позднее, что в декабре 1986 года он виделся с Тарковским и тот сообщил ему, что скоро умрёт. «Я не боюсь смерти», — сказал он в завершение беседы.
Незадолго до кончины Тарковский составил завещание. Приведу его полный текст:
«В последнее время, очевидно, в связи со слухами о моей скорой смерти в Союзе начали широко показывать мои фильмы. Как видно, уже готовится моя посмертная канонизация. Когда я не смогу ничего возразить, я стану угодным „власть имущим“, тем, кто в течение 17 лет не давал мне работать, тем, кто вынудил меня остаться на Западе, чтобы наконец осуществить мои творческие планы, тем, кто на пять лет разлучил нас с нашим десятилетним сыном.
Зная нравы некоторых членов моей семьи (увы, родство не выбирают!), я хочу оградить этим письмом мою жену Лару, моего постоянного верного друга и помощника, чьё благородство и любовь проявляются теперь, как никогда (она сейчас — моя бессменная сиделка, моя единственная опора), от любых будущих нападок.
Когда я умру, я прошу её похоронить меня в Париже, на русском кладбище. Ни живым, ни мёртвым я не хочу возвращаться в страну, которая причинила мне и моим близким столько боли, страданий, унижений. Я — русский человек, но советским себя не считаю. Надеюсь, что моя жена и сын не нарушат моей воли, несмотря на все трудности, которые ожидают их в связи с моим решением».
Это завещание рука Тарковского вывела 5 ноября 1986 года. А уже 29 декабря его автор скончался. Бывший одноклассник Тарковского Ю. Безелянский рассказывает:
«Слух о смерти Тарковского стал распространяться где-то с лета 1986 года, но он был ложным. Неизбежное произошло позднее.
30 декабря я случайно услышал радио Франции, и из обзора парижской прессы стало ясно, что Тарковского больше нет. Говоря о Тарковском, отмечали „метафизические и мистические поиски“ режиссёра. Кто-то сказал, что „Тарковский жил со смертью в душе“, что он „так и не смог приспособиться как к Западу, так и к Востоку… не будучи ни диссидентом, ни изгнанником, он жил с чувством ущербного человека…“
Господи, это они так считают. А наши? Переключил приёмник на „Маяк“, и что же? Передавали некролог о скончавшемся в Лондоне „последнем викторианце“ Гарольде Макмиллане — я даже охнул от негодования. При чём тут Макмиллан? Можно подумать, что вклад в русскую культуру, в мировой кинематограф внёс не Андрей Тарковский, а бывший британский премьер-министр…
Конечно, молчание наших средств массовой информации было понятно, ситуация щекотливая, чиновникам от искусства весьма трудно определить, кто же такой в конце концов Тарковский: наш человек или не наш. Наверное, ездили „наверх“ консультироваться. Прикидывали. Соображали. Но, учитывая опыт с Владимиром Высоцким, решили: Тарковского Западу не отдадим. Снова возьмём и впишем в историю советского кинематографа.
В итоге 31 декабря 1986 года по „Маяку“ передали некролог, а 1 января он появился в „Советской культуре“ — официальное извещение от Союза кинематографистов и Госкино СССР. Он был назван „Памяти Андрея Тарковского“. В нём были такие фарисейские слова: „Последние годы — трудное, кризисное для него время — А. Тарковский жил и работал за пределами Родины, о чём приходилось думать с горечью и сожалением. С этим невозможно было ни согласиться, ни примириться…“»
Похороны Тарковского состоялись 5 января на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. Причём похоронили его в чужой могиле. Земля на старом кладбище стоит дорого, и под погребение часто отводят заброшенные могилы. Так получилось, но в те дни не нашлось никого, кто смог бы похлопотать за великого режиссёра, и он обрёл покой рядом со всеми забытым белогвардейским есаулом. На белом каменном кресте с надписью «Владимир Григорьев, 1895–1973», появилась скромная металлическая табличка с надписью латинскими буквами «Андрей Тарковский, 1987».
Лишь спустя какое-то время благодаря стараниям русской интеллигенции Тарковский был перезахоронен в отдельной могиле. В 1994 году на ней был установлен гранитный крест с надписью: «Андрею Тарковскому. Человеку, который увидел Ангела». Отметим, что не все из близких Тарковскому людей приняли это надгробие. Вот как отозвалась о нём сестра покойного Мария Тарковская:
«Чудовищное впечатление производит памятник на могиле Андрея. И эта надпись… Для подлинно верующих это недопустимая вещь!
Но самое интересное: когда был сооружён памятник, то на его открытие чартерным рейсом из Москвы улетели деятели культуры. Ни меня, ни сына Андрея никто не пригласил. Ну да Бог им судья!..»
Расходы на установление памятника взял на себя Фонд имени Тарковского, а также двое молодых бизнесменов — Сергей Кочкин и Евгений Гугель. На освящении памятника зачитали письма от Михаила Горбачёва, Бориса Ельцина, Юрия Лужкова. На церемонии присутствовал даже тогдашний министр иностранных дел России Андрей Козырев. Последний тогда же уговорил приехать в Москву вдову режиссёра Ларису Тарковскую. Она поначалу колебалась, так как за последние несколько лет после смерти мужа у неё так и не нормализовались отношения ни с родственниками мужа, ни с руководителями Фонда его имени. Но она в конце концов поборола свои сомнения. В 1995 году Лариса Тарковская приехала в Россию. В конце того же года, благодаря её стараниям в Москве прошла фотовыставка, посвящённая Тарковскому, а в Суздале — фестиваль искусств его имени. На доме в Москве, на Щипке, где Тарковский провёл детские годы, была открыта мемориальная доска. Кроме этого, Ларисе Тарковской вернули дачу под Рязанью, которую её муж построил незадолго до своего отъезда в Италию. К сожалению, пожить в ней вдове великого режиссёра не довелось — в январе 1998 года Лариса Тарковская скончалась.
В 1996 году в городе Юрьевец Ивановской области, в доме № 8 по улице Тарковского (в нём будущий режиссёр жил в 1936-м и с 1941 по 1943 год), был открыт его музей. Инициаторами его создания выступили Фонд А. Тарковского (директор Паола Волкова) и сестра режиссёра Мария Тарковская. Последняя тогда в интервью газете «Известия» рассказала: «Я долго думала, каким должен быть этот музей, из каких экспонатов состоять. Даже начала присматривать какие-то предметы нашего семейного быта, старенькую бабушкину кровать, на которой спали, любили, рожали. Потом поняла — ведь всё это интересно и дорого только мне. И убедилась в том, что это не должен быть музей быта. Это должен быть музей духа».