Чтобы люди помнили
Шрифт:
В 1955 году режиссёр Григорий Чухрай задумал снять фильм «Сорок первый» по одноимённой повести Б. Лавренёва. На главные роли — Марютки и Говорухи-Отрока — были найдены начинающие актёры: Екатерина Савинова и Юрий Яковлев. Последнего очень рекомендовал режиссёру Иван Пырьев. Однако ни один из этих актёров в картину так и не попал по разным причинам: Савинову запретил снимать один маститый режиссёр, которому она влепила за приставания пощёчину, а кандидатуру Яковлева отклонил сам Чухрай. И тогда на съёмочной площадке появился уже популярный Олег Стриженов (в том году на экранах страны с аншлагами шёл фильм с его участием — «Овод») и никому не известная выпускница ВГИКа Изольда Извицкая. Правда, с её утверждением на роль не всё было гладко. Худсовет «Мосфильма» выступил против её кандидатуры, так как считал, что не удастся грациозной и красивой Извицкой
«У меня вышел конфликт со сценаристом Колтуновым. Сценарий у меня фактически уже был до него, но я решил, что нужна всё-таки опытная рука драматурга. И вот Колтунов, воспитанный в правильном духе, сразу понял, какая это скользкая тема — любовь к врагу. Он мне сказал: „Не беспокойтесь, мы выйдем из этого положения“. И действительно вышел.
Мы писали так: один эпизод — я, другой — он. И вот он придумал эпизод: Марютка сочиняет стихи, и к ней являются души, образы погибших в песках товарищей и спрашивают: „Как же ты могла полюбить нашего врага?“ И она отвечает: „Никогда вас не забуду, и любить его я буду“. Это был эпизод оправдания. Я запротестовал против этого. Я сказал, что не хочу ни перед кем оправдываться, что и Марютка в этом не нуждается — она полюбила! Да, полюбила врага. Ну и что? Полюбила, и всё! А мне начали возражать: „Так нельзя. Чему мы учим нашего зрителя?“
Собрали худсовет на студии, и я готовился выступать с протестом, но накануне встретил Юткевича, и он мне посоветовал ни в коем случае этого не делать. Я удивился: „Ну как же я буду снимать эти эпизоды?“ — „И не снимайте! Когда поедете на натуру, там вы будете снимать то, что вы захотите. А если сейчас вы затеете спор, когда у вас так много противников, вы рассоритесь с ними и картину вам не утвердят…“ И я воспользовался его советом, а если бы не воспользовался, то погорел бы.
Григорий Львович Рошаль активно выступил против, он просто даже кричал: „Молодой человек стоит перед пропастью, а вы толкаете его! Вы понимаете, что даже теоретически эту картину нельзя поставить, потому что если зритель увидит симпатичного поручика, то он простит Марютке, что она влюбилась в него, но не простит выстрела. Если же поручик будет отрицательным, то зритель не простит Марютке то, что она его, такого, полюбила… Одним словом, этот фильм сделать нельзя! Вы что, не понимаете? Вы что думаете, молодой человек, что, кроме вас, никто не читал этого рассказа? Но сделать его уже нельзя! Вот когда работал Протазанов, тогда это было ещё можно, но сейчас нельзя…“»
Между тем судьба картины висела на волоске даже после того, как её всё-таки разрешили снимать. Высокие начальники не могли простить молодому режиссёру его смелость и в конце концов едва не привлекли его к суду. Повод был найден веский: почему на съёмках было потрачено так много денег? Как будто они не знали, что съёмки происходили в пустыне и тамошние погодные условия довольно часто сводили работу группы на нет. К счастью, Г. Чухраю удалось тогда всё это убедительно доказать.
Но даже когда работа над картиной была завершена и многими угадывался её будущий успех, кое-кто из участников съёмок в этом сомневался. Например, тот же Колтунов. На имя И. Пырьева он написал такую записку: «Уважаемый Иван Александрович. Только что я посмотрел материал картины молодого режиссёра Чухрая. Ставлю вас в известность, что под этой белогвардейской стряпнёй я не поставлю своего честного имени».
Безусловно, что все эти драматические коллизии вокруг фильма отрицательно влияли на всех участников съёмок. В том числе и на актёров. И больше всех нервничала Извицкая. Во многом это объяснялось её молодостью и отсутствием необходимого опыта (ведь это была её первая серьёзная роль). К тому же съёмки фильма проходили в довольно сложных климатических условиях — в пустыне. Все эти обстоятельства отрицательно сказывались на молодой актрисе и служили частым поводом к срывам съёмок. В такие минуты Извицкая впадала в уныние и подолгу плакала. Какое-то время никто не знал, как можно помочь актрисе, пока ассистент режиссёра внезапно не посоветовал Чухраю вызвать на съёмки её мужа — Эдуарда Бредуна. Режиссёр так и поступил, более того, он доверил молодому актёру эпизодическую роль — казака. Так была решена эта проблема.
Фильм «Сорок первый» вышел на экраны страны в 1956 году и был восторженно встречен зрителями (в прокате он занял 10-е место, собрав 25,1 млн. зрителей). Через год его повезли на Каннский кинофестиваль, где он также вызвал бурю восторга. Правда, поначалу французские журналисты встретили приезд советской делегации скептически. В одной из газет кто-то из этой братии даже написал, что в Канны прибыла делегация из Москвы, в которой присутствует «актриса с ногами степного кавалериста» (имелась в виду Извицкая). Это была откровенная неправда, так как внешность Извицкой могла поспорить с любой голливудской звездой. Однако наша героиня восприняла этот выпад слишком серьёзно и едва не впала в депрессию. Спасибо другим членам советской делегации (среди них были Г. Чухрай, О. Стриженов и др.), которые сумели найти нужные слова и успокоить её. А вскоре и другие участники фестиваля по достоинству оценили талант Извицкой. Она попала в центр всеобщего внимания, и её прекрасное лицо глядело со страниц большинства западных газет и журналов. Более того, в Париже оборотистые французы тут же открыли кафе под названием «Изольда».
На родине 25-летнюю звезду тоже не оставили без внимания: её сделали членом Ассоциации по культурным связям со странами Латинской Америки, а это значило, что актриса получила прекрасную возможность беспрепятственно путешествовать по миру. Крупнейшие города распахнули перед ней свои ворота. За короткое время она посетила Париж, Брюссель, Вену, Будапешт, Варшаву, Буэнос-Айрес и другие города. В перерывах между поездками Извицкая продолжала сниматься в кино. В конце 50-х вышло несколько фильмов с её участием: «Первый эшелон» (1956), «Поэт», «Неповторимая весна» (оба — 1957), «Очередной рейс» (1958). Однако ни один из этих фильмов не шёл в сравнение с фильмом Г. Чухрая, где Извицкая сумела раскрыть многие грани своего таланта. Во всех перечисленных фильмах она играла хоть и главные, но совершенно похожие роли, сыграть которые без особого труда могла бы любая начинающая актриса.
Между тем время шло, а режиссёра, способного предложить Извицкой роль, равную по драматизму той, что она сыграла в «Сорок первом», так и не находилось. Сам Г. Чухрай позднее по этому поводу заметил: «То, что Извицкую после „Сорок первого“ стали приглашать на вторые, а то и на третьестепенные роли, связано с серьёзными недостатками нашей социальной системы в кино. Многие крупные, да и молодые режиссёры не хотели работать с известными артистами, стремясь из эгоистических побуждений открыть свою собственную кинозвезду. Они не заметили тех значительных возможностей, которые раскрыла в Извицкой роль Марютки. Именно поэтому многие актёры поистине уникального таланта у нас снимались весьма редко, тогда как на Западе большой успех в фильме открывает дорогу актёру ко многим фильмам».
Начало 60-х годов Извицкая встретила творческим кризисом. Постепенно её перестали приглашать даже на второстепенные роли, и это обстоятельство воспринималось ею крайне болезненно. Слава, едва начавшись, тут же улетучилась, и привыкнуть к этой мысли для Извицкой было труднее всего. Если бы рядом с нею тогда оказался верный друг, который подставил бы ей плечо, всё бы повернулось иначе. Однако такого человека рядом с нею не оказалось. Муж, Э. Бредун, будучи актёром среднего уровня, видимо, завидовал успеху жены и поэтому на роль наставника явно не подходил. Говорили, что он сильно обижался, когда на студии ему вслед бросали: «Это Эдик, муж Изольды Извицкой…» Единственное, что он сумел сделать — так это научил жену заглушать обиды водкой. Так постепенно они оба стали спиваться. По этому поводу А. Бернштейн пишет:
«Именно Бредун, может быть, сам того не желая, приучил молодую жену к спиртному. Но это не помешало ему впоследствии оскорблять её, обвиняя в пьянстве… Первый в жизни бокал шампанского актриса выпила на свадьбе, когда ей было 23 года. Потом, по инициативе Бредуна, начался длительный период домашних застолий, на которых царствовали крепкие напитки — водка и коньяк. Свою роль в жизни Извицкой сыграли и официальные приёмы, ресторанные встречи с благодарными поклонниками и зрителями… Влияние алкоголя на её хрупкий организм было разрушительным: уже скоро она неожиданно для окружающих начала терять „координацию движений“, уходить в „небытие“. Актёры рассказывали мне, что во время кинофестиваля в Горьком из комнаты гостиницы, которую занимали Бредун и Извицкая, был слышен такой разговор: „Мне плохо, Эдик… Я больше не могу пить эту гадость“. — „А ты опохмелись, легче будет“.