Чтобы мир знал и помнил. Сборник статей и рецензий
Шрифт:
Обращаясь к театру, Дж. Горовиц отмечает выдающиеся заслуги трех россиян: Аллы Назимовой, Рубена Мамуляна и Бориса Аронсона. Актриса Алла Назимова (1879, Ялта – 1945, Лос-Анджелес) приехала в Нью-Йорк в 1905 году в составе труппы Павла Орленева, впервые представившей американским театралам пьесы Чехова и Ибсена. Крошечная двадцатишестилетняя актриса, учившаяся у Немировича-Данченко, игравшая в Московском Художественном театре и многих провинциальных труппах, так потрясла своей игрой, что два великих американских драматурга – Юджин О’Нил и Теннесси Уильямс связывали с ее выступлениями свой первый порыв писать для театра. Через год Алла Назимова уже играла в англоязычном театре в трех пьесах Ибсена («Гедда Габлер», «Строитель Сольнес» и «Кукольный дом») и читала лекции о «женщинах Ибсена» в театральной школе Йельского университета. В конце 1910-х годов Назимова стала звездой немого кино, успешно конкурируя с Г. Гарбо; в 1922–1923 гг. экранизировала «Кукольный дом» Ибсена и «Саломею» Оскара Уйальда, в 1930-х вернулась в театр, создав незабываемые
Борис Аронсон (1989, Нежин – 1980, Нью-Йорк), успев окончить в Киеве художественную школу и год поработать в студии Александры Экстер и даже ассистировать ей в оформлении одного спектакля в Камерном театре Таирова, театральным художником стал в Америке. Начиная с 1924 года он оформил множество спектаклей и мюзиклов в театрах на Бродвее (в том числе «Скрипач на крыше», 1964, и «Кабаре», 1966), оперных и балетных постановок в Метрополитен-опере (в том числе балет «Щелкунчик», поставленный Михаилом Барышниковым в 1977 году). Его тринадцать раз номинировали и шесть раз награждали премией «Тони», высшей театральной наградой страны, за виртуозное владение современным художественным языком, за широкий диапазон изобразительных средств, за метафоричность его дизайна, за уникальность костюмов, за новаторство в организации сцены, за открытие новых строительных и декоративных материалов и т. п.
Будущий американский режиссер-постановщик Рубен Мамулян (1897, Тифлис – 1987, Лос-Анджелес) тоже оказался в Америке не с нулевым профессиональным опытом. Он вырос полиглотом в многоязычном Тифлисе, успел поучиться на юридическом отделении Московского университета, одновременно посещая вечерние занятия Евгения Вахтангова в Московском Художественном театре, успел в 1919 году эмигрировать в Англию, где за три года дважды побывал в режиссерах – в русской передвижной оперной труппе и в английском театре. Попав в 1923 году в США, он сначала преподавал постановку оперы в Истменовской школе музыки (одной из ведущих американских консерваторий в Рочестерском университете в штате Нью-Йорк). Постановщиком Мамулян оказался виртуозным: он живописно выстраивал групповые композиции, чудодейственно применял световые эффекты, превращая оперу в такое драматическое зрелище для широких масс, что ему вскоре предложили поставить спектакль на Бродвее по роману Хейворда «Порги» из жизни афроамериканской бедноты в портовом Чарльстоне (Южная Каролина) в 1920-е годы. Желающих так или иначе участвовать в спектакле практически не было по соображениям политкорректным: роман, написанный белым о жизни черных, казался «не тем» обеим сторонам сегрегированной Америки. Мамулян же взялся и, чтобы прочувствовать мир «Порги», побывал не только в Гарлеме, он съездил и в Чарльстон, где записал и перенес на сцену «звуки и шум живущего города», взял на работу черных актеров и учил их не «играть», а жить на сцене. Этот спектакль 1927 года выдержал триста шестьдесят семь представлений под единодушное удивление критики: как мог иностранец так достоверно передать душу «нашего Юга». Неудивительно, что, готовя в 1935 году к постановке оперу «Порги и Бесс» (на сюжет того же романа Хейворда), Гершвин выбрал режиссером Рубена Мамуляна, приумножившим успех оперы. Но самой триумфальной постановкой Мамуляна, по мнению Горовица, оказался мюзикл «Оклахома»: 2248 представлений за пять лет (31.03.1943 – 29.05.1948) на Бродвее, a затем десять лет непрерывных гастролей по всей Америке. Талантливым новатором Мамулян оказался и в кино: он поставил первый американский звуковой фильм «Аплодисменты» (1929), он первым экранизировал повесть Р. Л. Стивенсона «Доктор Джекил и мистер Хайд» (1931), он поставил один из самых первых фильмов-мюзиклов «Люби меня всю ночь» (1932), в 1935 году он снял первый американский полнометражный цветной фильм «Бекки Шарп» (по роману У. Теккерея «Ярмарка тщеславия»). К сожалению, слава рано покинула Рубена Мамуляна, и уже в 1960-х годах Америка его не замечала.
Одна из ведущих тем в книге Дж. Горовица – это сравнительный анализ «немецкой» и «русской» иммиграций. По мнению автора, немецкие музыканты привезли с собой высокий профессионализм, немецкую школу и германскую одержимость. В большинстве своем они сумели сохранить эти качества, исполняя и культивируя европейский классический репертуар и – за редким исключением – не касаясь ничего «американского». Многие из них после войны либо вернулись в свои палестины, либо работали на родине больше, чем в Америке; в то время как «русские» в Америке в большинстве своем адаптировались, с успехом создавая американское искусство – балет, музыку, театр, кино и т. д. Подчеркивая «немецкую» и «русскую» разность, Дж. Горовиц даже выходит за рамки своего материала, сравнивая двух писателей – Томаса Манна (1875–1955) и Владимира Набокова (1899–1977). Нобелевский лауреат Томас Манн любил повторять: «Где я, там и Германия», и отметил свое американское пребывание (1939–1952) тремя великими немецкими романами, тогда как талантливый русский прозаик Набоков за двадцать лет жизни в Америке (1940–1960) стал выдающимся американским писателем.
Триумфальное вживание российских деятелей искусства в
Опубликовано: “Новый Журнал”, № 252, 2008.
Джеймс Биллингтон. Россия в поисках себя
К теме России в поисках своего нового предназначения Джеймс Биллингтон обратился в конце 1980-х годов, когда на глазах всего мира Союз нерушимый республик советских начал неудержимо крошиться. Один из самых ярких западных историков русской культуры, Джеймс Биллингтон стал в 1987 году директором крупнейшей в мире Библиотеки Конгресса и, по роду службы чаще бывая в России, воочию наблюдал пробуждение массового интереса к тому, «кто же мы такие, россияне», «куда идем мы» и «кем мы станем». Поиск российской национальной идентичности заинтересовал ученого, и он провел на эту тему ряд конференций при Библиотеке Конгресса, опубликовал в американской прессе несколько популярных статей о том, как «гласная» Россия ищет свое новое «я»; прочитал на эту тему лекции в МГУ, принял участие в трех российских конференциях; четыре года руководил созданной американским Конгрессом программой «Открытый мир», в рамках которой семь с половиной тысяч молодых российских лидеров из разных регионов страны смогли побывать в США; выпустил книгу «Преображенная Россия: прорыв к надежде», Москва, 1991; провел (в соавторстве с Катлин Парте) небольшое исследование о поисках нового российского национального самосознания, но из плена этой темы так и не сумел вырваться и в итоге издал в 2004 году книгу «Россия в поисках себя» о том, что сами россияне думают о России, в чем они видят ее предназначение.
Книга получилась небольшой, но емкой, с обширной библиографией, в которой многие источники сиюминутно доступны через Интернет, и с классической композицией:
а) вступление, в котором автор говорит о том, как в России менялись представления о национальной идентичности в различные периоды XIX–XX вв.;
б) изложение, где автор рассматривает ряд современных российских теорий национальной идентичности;
в) заключение, в котором автор делится с читателем своими выводами. Автор не касается вопросов российской политики и экономики, он обращается только к интеллектуальной и культурной стороне жизни россиян в новой России.
Один из постулатов книги: современный поиск новой идентичности начался в 1991 году с неожиданно скоропостижной кончины Советского Союза, переименования РСФСР в Российскую Федерацию, в которой русские впервые предстали в большинстве, и возникновения Ближнего зарубежья, в котором оказалось двадцать пять миллионов русских.
Такие перемены заставляли по-новому посмотреть на отечественную историю, политику и экономику и задуматься о своем месте в мире. В России развернулись широкомасштабные дискуссии на тему «кто мы?» (вопрос, как оказалось, для русских такой же гложущий, как «кто виноват?» и «что делать?»). В них принимали участие интеллектуалы разных убеждений и взглядов, они доминировали в прессе, радио, телевидении и Интернете, привлекали широкие круги читателей и слушателей.
Как историк культуры, Джеймс Биллингтон напоминает читателю, что современный поиск своей национальной самобытности возник не на пустом месте. Ему предшествовали по меньшей мере два века не прекращавшейся в этом направлении работы. Начиная с размышлений историков, философов и европейски образованных интеллектуалов 30 – 40-х годов XIX века, «западники» и «славянофилы» по-разному решали вопрос, какой должна стать победившая Наполеона Россия. Первые считали, что России следует идти европейским путем законности, порядка, ответственности и деловитости, тем более что в ее прошлом уже было новгородское вече, всенародно решавшее проблемы. Вторые настаивали на сохранении всего, что создает особую русскую стать – ее общинное начало, соборность, единение с Богом, – и предсказывали России особую мессианскую роль: она еще обогатит своей духовностью буржуазную Европу.
В конце XIX-го и весь XX век с ростом русского национализма в многонациональной и все разраставшейся Российской империи/союзе появились новые идеи национальной идентичности. В последние годы российского самодержавия в обществе превалировала идея культурно-религиозной идентификации (культура начинается с божественного откровения и в ее основе лежит религиозная истина), выдвинутая деятелями искусства и философами серебряного века. С победой большевизма ее вытеснила антирелигиозная идея революционной миссии России, строящей под единовластным управлением коммунистической партии (и вопреки постоянным проискам внешних и внутренних врагов) утопическое государство.