Чтобы мир знал и помнил. Сборник статей и рецензий

Долгополова Жанна Григорьевна

В постсоветской России начали впервые переиздавать, читать и изучать религиозных русских философов начала XX века, эмигрировавших, высланных и уничтоженных советской властью (Н. А. Бердяева, В. Н. Ильина, Л. П. Карсавина, П. А. Флоренского, Г. Г. Шпета и др.), впервые проявился широкий интерес к религиозному творчеству Гоголя, Толстого, Лескова. В России происходило духовное возрождение, и, как казалось многим либеральным российским интеллектуалам, вместе с ним возвращались культурные ценности – традиционная религиозная основа, любовь к родной земле и ее духовным ценностям и вполне приязненное отношение к периодическим заимствованиям хорошего и нового у Запада. Дж. Биллингтон с большим уважением говорит о тех, кто способствовал процессу восстановления сбалансированной (исконное в сочетании с привнесенным) культуры: отце Александре Мене, Вяч. Вс. Иванове, Е. Гениевой, Ю. Н. Афанасьеве и особенно проникновенно – о Д. С. Лихачеве.

В постсоветской

России, по наблюдениям автора, поиск национального самосознания идет разными путями, но он рассматривает только два – новый демократический и традиционный авторитарно-националистический. Исходя из географического положения, исторического развития и культурного наследия России, и демократы, и автократы считают, что ей всегда приходится смотреть и на Запад, и на Восток. Но «демократы» убеждены, что, благодаря своей географии, истории и культуре, Россия может, не отрекаясь от своего хорошего, стать только лучше, учась и перенимая у европейского Запада его лучшие достижения. «Автократы» же в свою очередь убеждают соотечественников в том, что географическое положение, историческое прошлое и культурное наследие сделали Россию особой («островной») цивилизацией, которую не нужно и невозможно втиснуть в узкие рамки западной цивилизации, что России лучше разойтись с Западом, который ей не доверяет и ее не уважает, и задружиться с Востоком (предлагаемые оси восточной дружбы варьируются).

Русские националисты обвиняют либеральных демократов в развале империи и русофобстве, в намерении навязать уникальной русской цивилизации западные экономические модели, неизбежно ведущие к социальным катастрофам. Они видят спасение России в возрождении ее былого величия и предлагают для этого разнообразные державно-патриотические проекты. Биллингтон уделяет внимание только одному националистическому направлению – неоевразийству. Новые евразийцы хорошо знакомы с оригинальной евразийской концепцией национальной идентичности. Ее разрабатывали в русской эмиграции в 1920 – 1930-х гг. экономист и географ П. Н. Савицкий, лингвист и этнограф Н. С. Трубецкой, историк Г. В. Вернадский и популяризировали многие другие. Во всем противопоставляя исторические судьбы, задачи и интересы России и Запада, евразийцы трактовали Россию как особый срединный материк между Европой и Азией с особым типом культуры – «Евразию». Неоевразийцы усвоили евразийское мировоззрение, но пошли дальше, превратив его из философской идеи в инструмент стратегического планирования, упирая на то, что во имя сохранения своей самобытности России необходимо изолировать себя от Запада, создать новую евразийскую элиту в противовес либералам Москвы и Питера, заняться развитием экономики Сибири и Дальнего Востока и войти в прочный экономический и культурный союз с Азией (Китаем, Ираном, Индией и т. п.).

Биллингтон рассматривает несколько неоевразийских доктрин – научно-фантастических, псевдонаучных, левых (умеренных и утонченных) и правых (крайне агрессивных). Он анализирует доктрины наиболее влиятельных неоевразийцев, начиная с научно-фантастической теории этногенеза и пассионарности Л. Н. Гумилева, которая в последние годы существования СССР будоражила воображение людей, далеких от профессионального обществоведения, и которая, по словам Биллингтона, не более чем националистический миф, ничего не требующий и все обещающий. Более серьезными кажутся Биллингтону В. Л. Цымбурский (создатель концепции «Земля за Великим Лимитрофом» – цивилизация и ее геополитика; автор идеи «Остров Россия», окруженный морем великого лимитрофа (различные страны от Финляндии до Кореи), отделяющим Россию от европейских и азиатских цивилизаций) и А. С. Панарин (1940–2003), директор Центра социально-философских исследований Института философии РАН.

Утонченный «евразиец» Панарин считает Россию не просто страной-нацией, а цивилизацией: «Наряду с западной цивилизацией принято говорить о мусульманской, индо-буддийской, конфуцианско-буддийской (китайской) и других. И только наше отличие от Запада подается как изгойский знак отверженности и отсталости, исторической незадачливости и культурной несостоятельности». Он критикует вестернизаторов постсоветской России, подчеркивая губительное влияние идеологии так называемого открытого общества на развитие России: «Наши западники обречены презирать Россию, ибо, отказывая ей в специфической цивилизационной идентичности, они прилагают к ней западный эталон и винят за несоответствие этому эталону». Путь спасения страны он видит в противостоянии разрушительной идеологии западного потребительского общества, в сохранении самобытности российской цивилизации, великие нравственно-религиозные и культурные традиции которой и выстраданный опыт модернизации дают ей особое моральное право предложить постидустриальному человечеству альтернативную модель гуманистического жизнеустройства. По мнению Панарина, только авторитарная монологическая власть сможет обеспечить мирное диалогическое сосуществование в России-Евразии разных народов, культур и вероисповеданий (в основном православия и ислама). Православие и ислам, согласно Панарину, совместимые религии, поскольку обе предъявляют высокие этические требования к человеку и лишены протестантско-католического индивидуализма. Выступая единым фронтом, православие-ислам могут спасти человечество от соблазнов индивидуализма, нигилизма и секуляризма. Мало того, демонстрируя миру лучшую модель сосуществования, вместе они могут способствовать культурной реинтеграции бывших советских республик и духовному сближению с другими цивилизациями Азии – Индией, Ираном и Китаем.

Биллингтон считает, что само по себе неоевразийство – значимое явление в российской жизни. Для многих русских, утративших надежду на ответную любовь Запада, оно оказывается своего рода утешением. В нем видят не столько завязывание новых любовных отношений с Азией, сколь желанную возможность упрятаться в свою скорлупу перед лицом бесконечных хаотических перемен. В свою очередь и неоевразийство испытывает благоприятное влияние молодого поколения русских, которые относятся к азиатским меньшинствам с неизвестной прежде толерантностью и без покровительственной снисходительности. Более того, в мягких и наиболее философских размышлениях неоевразийцев Биллингтон видит много сходства с первыми евразийцами и прежде всего – открытость другим культурам.

Но, к сожалению, отмечает исследователь, наибольшей популярностью в России пользуются крайне агрессивные евразийцы, такие как А. Г. Дугин. Бывший член пресловутой «Памяти», бывший сопредседатель национал-большевистской партии, бывший лидер политической партии «Евразия», нынешний председатель Международного евразийского движения и руководитель Центра геополитических экспертиз, Дугин видит Россию «Сверхроссией» и отводит ей ключевую позицию в создании могучего авторитарного евразийского геополитического блока, который сплотит цивилизации, живущие традиционными ценностями (индусскую, исламскую, славянскую, китайскую и т. д.), и всегда сумеет отразить нависшую над миром угрозу американизации. Готовиться к великому предводительству русские должны уже сегодня, начав изучать великих немецких геополитиков с той тщательностью, с какой некогда штудировали немецких философов. Сам Дугин, несомненно, прилежно читал немецкого геополитика К. Хаусхофера, придавшего геополитике тот вид, в каком она стала частью официальной доктрины Третьего рейха (необходимость расширять жизненное пространство германской нации). Евразийская версия Дугина, как замечает Биллингтон, имеет разительное сходство с нацистской.

Радикальное неоевразийство пользуется широким спросом у трубадуров реакционного национализма и авторитарного режима. Для Геннадия Зюганова, председателя Центрального комитета Коммунистической партии Российской Федерации и руководителя фракции «КПРФ» в Государственной думе (Федерального Собрания Российской Федерации), евразийство – это возможность не только восстановить Союз, распущенный Ельциным, но и вовлечь в него Китай и Индию и возродить в нем авторитарную верховную власть. Для многих других оно привлекательно абсолютной враждебностью к Западу, эзотерической риторикой, патриотизмом, который расценивает родину как абсолют и одновременно с этим наделяет ее глобальными величинами.

В других книгах и выступлениях Дугин говорит о непрекращающейся дуэли цивилизаций, о невозможности разрешить конфликты между несовместимыми культурами и неизбежности большой войны континентов, из которой России предначертано выйти новой мировой державой. В его версии Россия не остров, не цивилизация, а новая Евразийская империя, которая станет лидером в противостоянии странам НАТО и одержит победу (в союзе с традиционными режимами Азии) над проникнутым тоталитарной логикой либерализма североатлантическим миром.

Биллингтон сочувственно относится к трудностям демократизации, с огромным уважением говорит о российских интеллектуалах, активно участвующих в этом процессе, и видит в современной России много примет демократического обновления. Прежде всего, это подъем регионального самосознания (в противовес централизованному управлению), похоже возрождающего традиции предреволюционного областничества (областной автономии). Так, в местах далеких от Москвы, на севере и в Сибири, некоторые регионы добились многих культурных и экономических успехов самостоятельно, без центрального руководства, за что, правда, навлекли на себя очередные политические санкции «центра». Биллингтон видит демократизацию и в том, что у России проявились «женские черты»: страна перестала зваться «отечеством» и «отчизной», а стала «родиной» (в духе серебрянного века), в политической жизни страны заметную роль играют женщины и даже «бабушки», те самые, которые во время августовсго путча 1991 года уговорили солдатиков на Красной площади не стрелять. Религиозный элемент этого события так покорил ученого, что, описав его впервые в «Преображенной России…», он неоднократно возвращается к нему и в рецензируемой книге.