Чтобы мир знал и помнил. Сборник статей и рецензий
Шрифт:
Миранда Картер считает, что самое большее, что передал Блант советской контрразведке, – это сведения о структуре Британского разведывательного управления, и точную дату высадки союзников во Франции в 1944 году. В основном он занимался другим – вовремя предупреждал о возможных разоблачениях и тем самым спас немало двойных агентов. Он оставил службу в разведывательном управлении в 1945 году, тогда же, видимо, прекратились и его двойные услуги, хотя отношения оставались доверительными, и в 1951 году он помог бывшим соученикам и коллегам, Гаю Берджессу и Доналду Маклину, скрыться в Советском Союзе.
К этому времени Энтони Блант уже находился на новом посту – хранителя королевской картинной галереи – одной из богатейших частных коллекций в мире, которую он каталогизировал, реставрировал, «раскрыл» ее владельцам, мало интересующимся искусством,
Через два года его избрали директором Кортолдского института изобразительного искусства [123] в Лондоне. В этом институте он прочел свою первую лекцию по теории изобразительного искусства в 1933 году и тогда же понял, что кафедра преображает его: он становится уверенным, он передает знания, просвещает, прозелитствует, он учит страсти и любви – чувствам, которых сам избегает в личном общении. Он многие годы работал в Кортолде почасовиком, в 1945 году стал замдиректора института, в 1947 – директором. Он всю жизнь мечтал здесь работать и за тридцать с лишним «директорских» лет превратил институт в один из лучших учебных и научно-исследовательских центров Европы. История искусства стала «предметом», а Блант ее магнитом. Его школу прошли многие в будущем знаменитые директора престижных галерей, кураторы аукционов, искусствоведы и литературные критики. Он был блестящим и щедрым учителем, влюбленным в «свой предмет» и в тех, кто хотел им овладеть. И многие ученики хранили с ним близкие отношения всю жизнь. Частные коллекционеры, галереи и музеи мира обращались к нему за советами, что и кого приобретать.
123
The Courtauld Institute of Art основан в 1931 г. крупнейшим промышленником Самуэлем Кортолдом (1876–1947), который передал в пользование институту богатейшую коллекцию импрессионистов и постимпрессионистов. Со временем Кортолдский институт искусств перерос в крупный искусствоведческий центр и стал частью Лондонского университета.
В 1955 году военно-разведывательное управление Британии разжаловало за шпионскую деятельность Кима Филби, соученика Энтони Бланта по Кембриджу, тот перешел на новую работу – аккредитованного в Бейруте корреспондента, а в 1963 году улетел в Москву, открыто заявив, что он меняет станы. И тогда разведывательное управление «вычислило» Энтони Бланта. С ним много беседовали, но в обмен на чистосердечные признания в давних «советских симпатиях и связях» гарантировали ему иммунитет и сохранение всех занимаемых постов. Почему? Почему люди, против которых он работал, его же и прикрывали?
Миранда Картер рассматривает несколько причин. Во-первых, при определенном уговоре его могли продолжать держать в двойных агентах (все-таки человек опытный), во-вторых еще не улеглось потрясение от шумного перемещения в советский стан Кима Филби, да и о первых перебежчиках Доналде Маклине и Гае Берджессе еще помнили. Скандал еще с «одним интеллектуалом из Кембриджа» хотели замолчать. Наконец, не исключено, что Бланту помогали в высших эшелонах власти.
Дело в том, что в августе 1945 года он, по поручению короля Георга VI, осуществил секретную миссию: побывал в американском секторе Германии и вывез из замка принцессы Маргариты Гесской, кузины короля, семейные драгоценности и документы. Разные ходили слухи о содержании этих документов, поговаривали, что там были письма брата короля герцога Виндзорского, заключавшего подозрительные сделки с нацистами. Но писательница берет эту догадку под сомнение: во-первых, пронацистские симпатии герцога Виндзорского никогда ни для кого не были секретом, во-вторых, он не любил эпистолярный жанр, и вряд ли у принцессы Гесской были его письма. В-третьих, король Георг VI не знал, какого рода бумаги могут оказаться в семейном архиве, и торопился получить их, пока они не стали достоянием вездесущей прессы. Так или иначе, но трудно было бы найти более подкованного для такой задачи миссионера, чем Энтони Блант. Не исключено, что королева Елизавета II помнила об услуге, оказанной ее отцу в 1940-х, и не разжаловала Бланта в 1960-е.
И только в конце 1979
В 1979 году сэра Энтони Бланта лишили всех званий и привилегий – членства в «кембриджском братстве», места в Британской академии, рыцарского звания. Хотя не все поддерживали столь экстраординарные меры. Говорят, что мать королевы прокомментировала события словами: «Многие совершают ужасные ошибки – нельзя же их всю жизнь за это наказывать». (Может быть, она думала и об «ужасной» ошибке герцога Виндзорского?) Ассамблея лондонского университета приняла предложение сэра Исайи Берлина и отказалась лишить Бланта профессорского звания, чтобы сохранить несходство с советской практикой аннулирования научных степеней. Американский журнал «Тайм» опубликовал письма трех бывших студентов в защиту «искусствоведа Бланта», но общественное мнение откликнулось обвинением «защитников» в «моральной слепоте» и угрозами физической расправы. Энциклопедия «Британника» при очередном переиздании не только не вычеркнула работы Бланта из библиографических указателей, но еще и поместила статью о сэре Энтони Бланте.
Больше всех бушевала пресса, благодаря ей вся страна знала в лицо бывшего сэра Энтони Бланта, и, когда тот отважился пойти в кино в Ноттинг-Хилл, публика его освистала. Блант переносил все, как всегда, стоически, хотя и заикнулся было своему адвокату о возможном судебном процессе против диффамации. Тот посоветовал не начинать проигрышного дела. Не мог перенести скандала и блокады многолетний сожитель Бланта – он выбросился из окна, правда, выжил, и до конца своих дней Энтони Блант был его сиделкой, поваром, утешителем.
Почему сэр Энтони Блант пошел на измену? И как мы, живущие в другом веке и политическом климате, как мы должны относиться к нему? Миранда Картер не дает ответов, но она предлагает столько информации, что читатель может выработать собственное отношение.
Блант был квинтэссенцией английского истеблишмента. Породистый красавец с прекрасными манерами, сдержанный, замкнутый и тем не менее знавший всех, кого стоило знать, он всегда находился на самых правильных служебных местах. Но для него, как и многих других, переживших ужасы Первой мировой войны, викторианские представления о национальной правоте и патриотизме оказались поколебленными. А что, если твоя страна не права? – такой вопрос задавали, как демонстрирует в своей книге Миранда Картер, сотни и сотни современников Энтони Бланта из самых разных слоев населения – аристократы, буржуа, рабочие.
В конце тридцатых, когда Вторая мировая война многим в Англии казалась неизбежной, Е. М. Форстер писал: «Если придется выбирать, кого предать – друзей или страну, – надеюсь, что хватит мужества не предавать друзей». В эти же годы Вирджиния Вульф обращалась к английским женщинам с призывом не спешить повиснуть на крючке патриотизма. Энтони Блант принадлежал тому же кругу, что Е. М. Форстер, и Вирджиния, и держался тех же взглядов: «Умереть за свое отечество – какая старая ложь».
А с другой стороны, продолжает Миранда Картер, подобно многим своим современникам, Блант мог вполне искренне верить в моральное превосходство Советского Союза. Гражданская война в Испании только укрепила его в этом убеждении: Советский Союз поддерживал испанских антифашистов, а Англия в это время умиротворяла гитлеровских фашистов. Уже в послевоенные годы Блант, по воспоминаниям бывших студентов, много рассказывал в своих лекциях по современному искусству о значении Гражданской войны в Испании для его поколения и с несвойственной ему страстностью говорил о «Гернике» Пикассо.
Но были, говорит Миранда Картер, и самые личные причины, объясняющие двуличие Энтони Бланта. Гомосексуалист, он жил в те дни, когда это считалось криминальным пороком, и приходилось молчать, таиться и скрываться. Энтони Блант с самого начала был обречен на двойную жизнь. По словам Миранды Картер, он большую часть жизни посвятил тому, чтобы научиться не привязываться, не поддаваться эмоциям, ни перед кем не раскрываться и не смешивать свои разные интересы и занятия. Все «кембриджские разведчики» подчинили всю свою жизнь шпионажу. Как сказал Э. Блант о Киме Филби: «У него в жизни единственная амбиция – быть шпионом».