Чуб
Шрифт:
– Не прикасаться!
– взвизгнул толстяк, бледнея от ярости. Потом смягчился.- Очень вас прошу этого не делать. Чуб - это самое главное. Вы меня поняли?
Что мне оставалось, кроме как понять. В ответ на свою понятливость я хотел получить хотя бы самые минимальные сведения о своей участи, но не успел ничего спросить, поступило следующее приказание.
– Идемте!
После парикмахерской была кухня. Роскошная, как и все в этой квартире. Один из ментов взял со стола чуть початую бутылку заграничного коньяка и налил в квадратный хрустальный стакан граммов сто пятьдесят.
– Пейте.
Мне хотелось сказать, что коньяк из такой посуды не пьют, но решил, что в этой ситуации свои познания лучше скрывать, чем выпячивать. Я взял в руки тяжелый стакан и вдруг до меня дошло - это яд! Какой-нибудь извращенец заказал хорошо вымытый и причесанный труп. Труп в состоянии легкого алкогольного опьянения.
– Пейте, это "Курвуазье", когда еще доведется попробовать.
Как ни странно, я поверил. В два глотка я этот коньячок принял. Толстяк снова начал меня хватать за физиономию и разглядывать.
– Еще сто,- велел он менту с бутылкой после осмотра.
Выпил я еще сто. Только после этого мой облик принял надлежащий вид. И мы отправились дальше. Интересно, куда? Оказалось, в комнату с очень широкой кроватью. Занавешенное окно, мягкий палас, две картинки на стенах и больше ничего. Нет, не все. Очень яркая люстра под потолком. Для чего такая в спальне? Все пять двухсотсвечевых лампочек горели.
– Раздевайтесь.
– Зачем?
– Раздевайтесь. Ложитесь на кровать и ничему не удивляйтесь.
– А что со мной будут делать?
– Вам понравится.
Тем не менее я продолжал держаться за полы своего-чужого халата.
– Все будет хорошо, даже лучше, чем вы можете себе представить...- пел толстяк. Между его словами просунулся ствол автомата и уткнулся мне в позвоночник. Я все понял.
Сбросил халат и на четвереньках пополз по шелковому покрывалу в сторону изголовья.
– Не надо под одеяло, не надо. Прямо сверху ложитесь. И не трогайте чуб, не трогайте, умоляю.
И они ушли. Я остался лежать на боку, полусогнув левую ногу на манер какой-то киноодалиски. Все время хотелось куда-то спрятать свои пятки в черных трещинах. Несмотря на энергичную помывку, они сохранили часть своей исконной грязи.
Впрочем, не стыд донимал меня сильней всего. Заслоняли его рои вопросов: где я? почему я? что со мной будет? что делать? и т. д. Но недолго я им предавался. Дверь в спальню отворилась, и в комнату вплыли две девушки. Красивые. Странно одетые. На них были только сложные прически и полупрозрачные халатики. Я прикрыл рукою свой бедный срам и начал медленно подтягивать под себя уже упоминавшиеся пятки.
Девушки одинаково улыбнулись. Бесшумно, как ангелы, ступая, приблизились к кровати. Одна к правому борту, другая к левому. Взгляд мой затравленно метался туда-сюда. Левая привычным движением сбросила халат и сказала:
– Меня зовут Настя.
Вторая сделала то же самое и объявила себя "Дашей".
"Валя, любимая, любимая жена моя Валя,- подумалось бегло,- кажется, я тебе сейчас изменю. Нет никакой возможности сопротивляться. Я один, а их трое. Настя, Даша и коньяк".
Вместо чеченских гор я оказался на вершинах райского блаженства. Забылось все - дом, жена, дочки, пятки. Только чуб, только удивительный чуб я берег. В скрещеньях рук, в скрещеньях ног. Настя и Даша творили свои маленькие женские чудеса с большим знанием тела. Бесполезно вспоминать, сколько это длилось. Заслуживает внимания то, как это кончилось.
Внезапно!
Как по команде.
Девушки встали, набросили халатики и, не попрощавшись, исчезли.
Мне показалось, что я ослеп. Только слегка остыв, я понял, что это не слепота, просто в люстре погасили четыре из пяти лампочек.
Дверь снова отворилась, но это были не Настя с Дашей, это был лысый с комом моей одежды.
– Все, дорогой, все, можете одеваться.
С превеликим трудом добрался я до края кровати. Спустил на ковер несчастные свои пятки.
– Скорей, скорей, дружище, время, понимаете ли, не ждет.
Напялив трусы, штаны, загнав ноги в ботинки, теребя пуговицу все еще потной от пережитого страха рубашки, я вышел из спальни.
На кухне меня ждали стакан коньяка и конверт.
– Здесь триста,- сказал толстяк.
– Долларов?
– Рублей, уважаемый, рублей. Это девушки получат доллары.
Я взял рубли.
– А теперь подписочка о неразглашении. Вот здесь. Не дай вам Бог проговориться о том, что здесь произошло. Вам все равно не поверят, а до нас дойдет. Расписались? Отлично, пейте коньячок. Кроме того, подумайте о том, что скажет ваша супруга, когда обо всем этом узнает.
– Вы меня сфотографировали?
– Сфотографировали, сфотографировали,- ласково сказал этот гад.
– Но зачем, шантажировать меня, что ли? Я ведь...
– Никто. Мы это отлично знаем, нас это устраивает.
– А кто вы?
Толстяк поморщился. Менты тут же подхватили меня под руки и поволокли к выходу. Уже находясь в железных дверях, я крикнул.
– А чуб?!
– Что чуб? Ах, чуб, Господи!
– Толстяк подбежал ко мне, на ходу вытаскивая из заднего кармана ножницы. Чирк, и я остался без чуба.
И вот я снова на улице. Все еще светило солнце. От коньяка в теле было тепло, а в голове светло.
Какие, черт побери, бывают истории. Интересно, а что я Вальке скажу? Не забыть бы зайти за картошкой. Пусть считает, что я просто нажрался.
Прошло каких-нибудь месяцев шесть.
Чищу я на кухне картошку. Не ту, что купил в тот раз, естественно. А Валентина у телевизора вяжет. Вдруг слышу крик.
– Василий, иди-ка сюда, да скорей ты, дурак!
Вбегаю.
– Смотри, смотри, как на тебя, дурака, похож.