Чучхе
Шрифт:
Рутковский… Олег поднял голову от бумаг. Что-то страшно знакомое. Владелец красного «гольфа»! Он залистал записную книжку, чтобы в этом удостовериться, — руки вдруг онемели. Пачечка перевернутых листиков скользнула обратно. Олег непослушными пальцами снова их перевернул, нещадно сминая. Открыл нужный разворот. Весь изрисованный квадратными спиралями, соединяющимися лабиринтиками, модифицированными свастиками.
Олег отлично помнил, когда, по привычке механически чертя ручкой, замарал этот разворот. Когда ехал в Питер. То есть еще ДО знакомства с творчеством Снежкина…
Звонящий представился сотрудником Федеральной службы безопасности и
Алексей, чекист, был не старше Олега, в меру нагловат, в меру деловит, несколько раз кивал приятельски проходящим мимо хищникам и падальщикам пера. С Олегом он сразу выразил желание перетереть без обиняков — с тем только условием, что все останется между ними. «Вам я расскажу — но чтоб вы сами поняли: говорить еще кому-то, копаться дальше во всем — не стоит. Все равно ж ничего не добьетесь, а неприятностей наживете. Так как — договорились?» Олег кивнул.
Константин Рейн без малого год назад — без совсем уже малого, в новогоднюю ночь — исчез из камеры изолятора, где сидел под следствием. Паническое расследование не дало никаких результатов. Сбежать вроде не мог. Никак. И тем не менее. Что говорить общественности и как комментировать — никто так и не придумал. Не напишешь же в пресс-релизе «растворился в воздухе».
Под стать невероятной байке и тон у Алексея сделался доверительно-заговорщицкий: вишь че творится, и на нашу старуху проруха бывает, только это — между нами… Хотя глубокая неудовлетворенность эфэсбэшника всем, что связано было с Рейном и его историей, показалась Олегу искренней. «Чего его под следствие отдали — его ж не судить, а лечить надо было. Он же там совсем крышей поехал. Вы б его видели. Успокоительные жрал, махру всякую пачками сандалил — вон, я смотрю, у вас „Голуаз“… Так он такое же крепкое садил как подорванный и знаете еще чего делал — фильтр у них отрывал всегда…»
Оттепель: снизу вода, сверху мокрый снежок — шматы с ладонь. Машина входила в лужи, как амфибия. Вдруг сыпануло градом. «Наливай-йя, нали-вай-йя, наливай-йя…» — глумилась по радио «Текила-джаззз». Олег вел как пьяный. Бред же, бред, такого ж не бывает, совсем все охренели, что ли, рикошетило беспорядочно. В прошлом году собой я был, собой, и в позапрошлом, у меня была моя работа, меня же все знают — коллеги, друзья, семья… Ну ладно, с Тайкой мы встретились в этом январе — как раз вон подарок купил на годовщину (как всегда, гордился, что Машка с Мишкой меня — а не настоящего отца — папой называют!..). Ладно, в «Я жду» — тоже в начале года устроился. Но ведь куча же народу работала со мной раньше в других программах, все же меня знают — с Катькой, первой женой, в конце концов, шесть лет прожили…
На Садовом опять вмерз в пробку. Чувствуя себя полным параноиком, схватил телефон — набрать Катьку. В записной книжке был ее номер… Где же он?… Что за черт… Рука с мобильником вибрировала все сильней. Из старых друганов кого-нибудь… Ну, допустим… например… например… Сзади с ненавистью сигналили.
Красный «гольф» дежурил у подъезда. Олег на него и не глянул — не попадая пальцами, набрал код, кнопку лифта жал так, словно сквозь стену продавить хотел. «Ты уже, Олежка?» — обрадовалась Тайка раннему возвращению. Не отвечая, он распахнул тумбочку под телефоном, схватил истрепанный блокнот. Залистал бешено, разрывая страницы. Хоть кого-нибудь из старых знакомых — имя, номер… (…Гопники в Минводах. Два удара — два нокаута. Бой крутого боксера-профи… Знаешь, что напоминает вкус рижского бальзама? Вкус рижского бальзама!..)
Рванул дверцу шкафа — посыпались фотоальбомы. Расшвыряв прочие, схватил свой. Один картонный лист перевернул, другой. Он уже думал — будет пусто: нет. Куча фоток. Вот молодой блондин на ринге: пот, бешеный прищур над перчатками. Вот некто толстый и волосатый на сцене — ловит опущенный микрофон раструбом саксофона. Вот — «пес войны» в камуфляже на броне, автомат поперек колен. Вот — двое врачей в халатах у дверцы реанимобиля, один чем-то знаком…
Он захлопнул дверь ванной, защелкнулся, швырнул на полку над раковиной фотографии, собранные за последние десять дней на просторах бывшей большой родины. Разложил аккуратно — в ряд. Беспорядочно накидав на морду пену, стал широко водить бритвой по усам, чуть вьющейся бородке. Было больно — он не обращал внимания. Сбрил кое-как. Уронил станок в замусоренную волосами раковину. Кровь выступила: он чувствовал теплые капли на губе, щеках… Точно так же, как чувствовал их тогда, в той прихожей — капли попавшей на лицо чужой крови. Распрямившись над женщиной, он содрал с себя перепачканный халат, кое-как вытер чистой полой руки, бросил его под ноги. Огляделся — заляпаны были обе противоположные стены, а на линолеуме крови, казалось, вообще по щиколотку. Попало даже на дверь в большую комнату. Он стоял и смотрел на все это, стоял и смотрел — а потом его повело, и он вынужден был опереться на стенку. Но он быстро справился с собой: в конце концов, крови навидался на работе…
Чего-то не хватало.
Вспомнил: Володька кивает на его кулак, мерно, со звяканьем встряхивающий словно бы монетки. Володька знает, что не монетки. «Чего ты их с собой постоянно таскаешь?» — Володька заинтригован. «Типа талисмана», — загадочно ухмыляется он…
Он вынул из кармана два патрона от ТТ, слегка размахнувшись, бросил вперед — глуховато стукнув по обоям, те шлепнулись в багровую лужу. Он развернулся, отомкнул замок, шагнул через порог, захлопнул дверь. Уже на ходу, сообразив, обтер ладонью лицо. Стянул с носа очки и только тогда впервые поднял глаза на зеркало…
— Скажите, — Кира на секунду опустила глаза, пережидая очередной приступ дурноты, — а зачем надо было это все — ну, письмо в передачу?…
Рутковский хмыкнул — без злорадства:
— Должен же он был хотя бы понимать, за что я его кончу…
Да псих, псих, стряхнула Кира наваждение. За время этого интервью — одного из самых странных в ее жизни — она чуть не поддалась гипнозу параноидальной логики визави… Впрочем, любой психиатр скажет, что единственный способ наладить контакт с сумасшедшим — это следовать поначалу логике его бреда.
— А вы не опасались, что, поняв, он поступит так, как поступил?
Кира знала: звонок от жены Олега Водопьянова поступил минут в десять двенадцатого — меньше чем за час до того, как самого Водопьянова расстреляли на Красной площади. Жена, Таисия, сказала, что к ним в дом вломился сумасшедший с пистолетом и, угрожая ей и ее детям, потребовал сказать, где находится ее муж.
— Что сбежит? — Рутковский пожал плечами. — Я все время следил за ним… Ну да, переоценил себя…
— А он все-таки недооценил вас… Как вы думаете, почему он не уехал куда-нибудь подальше, а остался в Москве?
— Зачем ему было уезжать? Ему надо было только дождаться первого января. Ищи его потом…
— Зачем вы пришли к его жене? Думали, она знает, где он скрывается?
— А что мне оставалось делать? Несколько часов до Нового года… Один раз он так уже ушел, — добавил он тоном, от которого Киру передернуло.
— И вы стали угрожать пистолетом ее детям?