Чудаки с Улики. Зимние птицы
Шрифт:
Заслышав тарахтенье моторки, Рагодин поспешно спустился к реке.
Моторка заглохла, ткнулась в берег. Гоша сказал:
— Узнаешь, батя, Валдая?
А ведь и правда, что-то есть в облике старца от былого разведчика. Сухо скрежеща протезом по камням, Рагодин подошел к самой воде и протянул руку Валдаю:
— Ты ли это, Валдай?.. Выходит, на самом деле живешь! Ну здорово!.. Я думал, ты давно помер, ведь про тебя сказки сочиняют…
— Куда же денешься! — радовался встрече с бывшим однополчанином Валдай. — Некогда помереть, всё заботы мешают. Вот детей твоих к себе в гости возил, тоже дело…
—
Гоша и Нина взяли из моторки гостинцы Валдая: кастрюльку соленого папоротника, банку черемши, бутыль лимонного сока — и повели козу к дому. Они подкрепились с дороги свежей сметаной и пышным пшеничным деревенским хлебом, затопили на улице печку, вскипятили чай. А старики продолжали сидеть на одной поперечине лодки…
Валдай уехал. Рагодин пришел в дом, осветленный неожиданной встречей. Ходил по двору неприкаянно, хмыкал да ухмылялся своим мыслям, потом сказал:
— Кто поверит теперь, что Валдай, как и все люди, был молодой, имел жену, ребятишек! Он ведь от первого до последнего выстрела отбухал на фронте. С орденом Славы, с Красной Звездой вернулся. Ни царапины на нем, ни контузии. Так повезло из тысячи одному, а служба у него была опасная… Прибыл в деревню и, поверишь ли, на другой день не в город укатил, как многие, на твердый паек, а в тайгу! И кто верно прожил свой век: я, не вылезая из колхоза, или Валдай?.. — Рагодин замолчал, глядя себе под ноги. — А вы тоже, уехали и записки не оставили. Тут терзайся: куда их унесло вместе с козой! — довольный бодрым видом и веселым настроением молодых, добродушно упрекнул сына и невестку Рагодин.
Глава шестая
1
Каждое утро Нина удивленно глядела на луг вдоль реки, на склоны сопок и береговой кустарник. Вот идет она с пустым ведерком — глаза ясные, припухшие ото сна, на лице свежесть; идет и видит: не успела отцвести липа такэ — шелушистая, с зубчатыми листьями, как зацвела дородная амурская. И так уже целый месяц… Пчелы, шмели и осы мечутся от одного дерева к другому, точно растерялись, с какой липы пить нектар, где он слаще; берега и луговины затуманил амурский дудник, малиновые разливы иван-чая; по всему лугу, на склонах сопок, в редком березняке охапками и в одиночку вспыхнули даурские лилии — Гоша называет их красными саранками; вперемежку с лилиями — красодневы — желтые саранки. Зато блекнут, точно опаленные заморозками, бело-розовые пионы, самые любимые цветы Нины.
На реке супруги первым делом проверяли закидушки, наживленные с вечера синявками и чебачками. Спешили наперегонки к снастям, не терпелось им узнать, поймался ли кто. Нина часто успевала первой взять в руки леску. Леска резала струной воду, из радужной реки вылетала щука: трепеща плавниками, выгнув хвост, бултыхалась в огненные брызги.
— Тяни, тяни, а то убежит! — торопил жену Гоша.
Нина, выбирая леску, с мольбой шептала:
— Отойди, говорю тебе, отойди!..
Так и в это утро они проверили закидушки, рыбу пустили в лодку с водой.
Нина разделась до пояса, наплескалась вволю, насмеялась, наслушалась звонких откликов эха с другой стороны реки из хмурого леса. Легко и свободно дышалось Нине, освеженной в прохладной воде, каждая кровиночка ликовала в молодой женщине. Она вытиралась махровым полотенцем старательно, с наслаждением и смеялась над Гошей, который, сняв рубаху, понуро топтался у воды, отмахиваясь от комаров, нещадно нахлестывая ладонями по своей бледной спине. Наконец он набрал в ладони воды, пока донес к лицу, нарочно выпустил и елозил мокрыми руками по щекам.
Нина плещет на него пригоршнями — у Гоши захватывает дыхание, он стонет, воет и убегает, вертясь волчком.
— Ты меня такой холодной вылечишь!.. — издали ворчит Гоша.
Нина зачерпывает ведром воды и подходит к мужу, сама безудержно смеется. Гоше убегать больше некуда — уткнулся в крутояр. Боязливо поглядывая на жену, он хватает воду и плещет на свою волосатую грудь с кряканьем и стоном.
До зноя Нина работала в огороднике, Гоша возился с пчелами, спрашивая у жены о непонятном, листая учебник. Потом Нина ушла на земляничную поляну. Июнь сухой. На открытых местах земляника мелкая, бордовая, дышит жаром, но в тени орешника, в низкорослой траве ягодник ядреный и земляника крупная. Нина собирала землянику и пальцами чувствовала ее прохладу, податливую шершавость. Сорвав крупную ягодину, она колебалась: в банку положить или в рот? Лучше все-таки съесть.
Нина удовлетворенно, робко, боясь обмануться, прислушивалась к себе. Ей мало видеть каждое утро перемены в природе, слышать новые голоса птиц; она неустанно завидовала и длиннохвостой чечетке: у нее в гнезде маячат четыре разинутых голодных рта; и ласточке: ту встречают птенцы зазывным писком. Она завидовала даже безмолвным липе и лилии: они отцветут и дадут семена…
Привез Рагодин на водомерный пост транзисторный приемник. Утром Гоша едва откроет глаза, сразу начинает крутить барашки приемника: ловить последние известия.
— Слышишь, Нинуля! — то и дело надоедает жене. — Парень-то за день здорово напластал травы! Конечно, не по нашим кочкам ставит рекорды… Слышишь, второй мост построили через Амур!.. Где-то живут люди, а тут небо коптишь…
Наслушается Гоша последних известий и целый день сам не свой ходит, ничто ему не мило — встанет столбом на берегу и глядит, глядит вниз по течению реки.
Нина спрятала транзистор. Гоша поднял скандал. Тогда Нина отдала ему приемник и, разъяренная, бледная, указала на порог:
— Вон! Чтоб духу твоего здесь не было!
— Это меня гонят!.. — изумился Гоша. — Ну и прощай! — Он засунул в карман транзистор, сорвал со стены ружье, зыркнул по углам: что бы еще такое прихватить с собой? Больше ничего не взял и выскочил за дверь; Нина — за ним.
— Лодку не смей трогать, лодка мне нужна. Кати пешком по тропинке, кати!..
Гоша резко свернул с дороги на реку и попер по густой леспедеце. Нина стояла на пороге, глядела мужу вслед и ждала, когда он оглянется. Гоша, так и не оглянувшись, сгинул в лесу.