Чудеса Антихриста
Шрифт:
— Дон Маттео переведет вас в другую церковь, — сказала донна Элиза.
— Донна Элиза, — возразила старуха. — Что вы такое говорите? Скажите уж лучше, что настоятель вернет нам наше зрение! Разве дон Маттео может нам дать церковь, в которой мы видели бы так хорошо, как в этой? Здесь нам не надо и проводников. Там вон, донна Элиза, стоял алтарь, и цветы на нем были такие же красные, как Этна при заходе солнца, в мы видели это. Мы насчитывали шестнадцать свечей на главном алтаре в воскресные дни и тридцать в большие праздники. Мы могли видеть, как патер Росси служить здесь
Сердце донны Элизы сжалось от сострадания.
Действительно со слепыми поступили страшно несправедливо.
Донна Элиза подошла к дону Маттео.
— Ваше преподобие, — сказала она, — вы говорили с синдиком?
— Ах, ах, донна Элиза, — произнес дон Маттео, — лучше вам самим попробовать поговорить с ним.
— Ваше преподобие, синдик человек новый, может быть, он ничего и не знал о слепых.
— С ним говорили и синьор Вольтаро, и патер Росси, и я сам. А он твердит свое, что не может изменить постановления городского совета. Вы сами знаете, донна Элиза, что нельзя отменять решений городского совета. Если бы даже он решил, что ваша кошка должна служить обедню в соборе, то и тут ничего не поделаешь.
Вдруг в церкви произошло движение. Вошел высокий слепой старик.
— Отец Элиа, — шептали кругом, — отец Элиа!
Отец Элиа был старшина общества слепых певцов, которые по обыкновению собрались здесь. У него были длинные белые волосы и такая же борода, и он был красив, как святой патриарх.
Он, как и остальные, поднялся наверх к патеру Суччи. Он сел около него и прижался лбом к гробнице.
Донна Элвза подошла к отцу Элиа и сказала ему:
— Отец Элиа, вы должны поговорить с синдиком!
Старик узнал голос донны Элизы и ответил ей низким старческим голосом.
— Неужели вы думаете, что я ждал, пока вы мне посоветуете это! Неужели вы думаете, что моей первой мыслью не было пойти к синдику?
Он говорил так резко и отчетливо, что рабочие перестали стучать молотками и начали прислушиваться, думая, что кто-то говорит проповедь.
— Я сказал ему: мы, слепые певцы, образуем общество, и иезуиты уже триста лет тому назад открыли перед нами эту церковь и дали нам право собираться в ней, чтобы выбирать новых членов и разучивать новое пение.
И я сказал ему, что наше общество насчитывает тридцать членов и что святая Лючия наша патронесса, что мы никогда не поем на улицах, а только во дворах домов и в закрытых помещениях, и что мы поем только легенды о святых и погребальные песни, но никогда ни одной легкомысленной песенки, и что иезуит патер Суччи допустил нас в эту церковь, потому что слепые — певцы Господни.
И я сказал ему, что мы разделяемся на recitatores, которые умеют петь только старые песни, и travatores, которые слагают новые.
Я сказал ему, что мы служим на утешение многих на нашем острове. Я спросил его, за что он хочет отнять у нас жизнь.
Потому что бездомные не могут жить.
Я сказал ему, что мы ходим из города в город по всей Этне, но что дом наш в Диаманте, в церкви Лючия, где
Я сказал ему, что однажды иезуиты хотели прогнать нас из нашей церкви, но это им не удалось. Мы получили от вице-короля письмо, которое упрочивало за нами «на вечные времена» право собираться в Santa Lucia in Gesu. И я показал ему письмо. Что же он ответил? Он засмеялся надо мной!
— И никто из других господ не может помочь вам?
— Я побывал у всех, донна Элиза. Все утро меня гоняли от Понтия к Пилату.
— Отец Элиа, — произнесла донна Элиза, понизив голос, — подумали вы обратиться к святым?
— Я молился черной мадонне и Сан-Себастиано. Я молился всем святым, каких я только знаю.
— А как вы думаете, отец Элиа, — продолжала еще тише донна Элиза, — не потому ли дон Антонио Греко получил помощь, что обещал пожертвовать деньги в пользу железной дороги донны Микаэлы?
— У меня нет денег для пожертвования, — печально произнес старик.
— Вам следует подумать об этом, отец Элиа, — сказала Донна Элиза, — так как вы теперь в большой беде. Попробуйте обещать младенцу Христу, что вы сами и все члены вашего общества будете петь и говорить о железной дороге и уговаривать людей жертвовать на нее, если вам удастся сохранить за собой вашу церковь! Мы не знаем, поможет ли это; но надо все попробовать, отец Элиа. Ведь обещать ничего не стоит!
— Я обещаю все, что хотите, — отвечал старик.
Он снова оперся своей головой на черный мрамор гробницы, и донна Элиза поняла, что он произносит обет, чтобы только утешиться в своем горе.
— Должна ли я передать ваш обет изображению Христа? — спросила она.
— Делайте, что хотите, донна Элиза, — отвечал старик.
В тот же день фра Феличе встал в пять часов и отправился убирать в церкви. Он чувствовал себя таким свежим и бодрым; но вдруг во время работы ему показалось, что Сан-Паскале, стоявший с мешком камней у входа в церковь, хочет ему что-то сказать. Он вышел наружу, но с Сан-Паскале не произошло ничего дурного; напротив как раз в эту минуту из-за Этны поднялось солнце и разбросало по темным склонам горы многоцветные лучи, подобные струнам арфы. Лучи проникли в старую церковь фра Феличе и залили ее всю розовым светом: розовыми стояли древние колонны поддерживающие балдахин над статуей, розовым стоял Сан-Паскале со своим мешком и сам фра Феличе.
«Мы выглядим совсем молодыми, — подумал старик, — нам осталось прожить еще долгий ряд лет».
Но когда он хотел вернуться в церковь, он почувствовал какую-то тяжесть на сердце и подумал, что Сан-Паскале вызвал его, чтобы проститься с ним. Ноги его так отяжелели, что он едва мог ими двигать. Он не испытывал никакой боли, а только страшную усталость, которая могла предвещать только смерть. У него едва хватило сил поставить щетку за дверь ризницы, потом он с трудом дотащился до возвышения перед главным алтарем и лег там, завернувшись в рясу.