Чудеса Антихриста
Шрифт:
Рука донны Элизы дрожит так сильно, что она вынуждена поставить фонарь на пол, и голос ее звучит резко, когда она заговаривает:
— Кроме тебя здесь никого не было сегодня ночью, Микаэла?
— Нет, никого!
Донна Элиза опирается на стену, чтобы не упасть. И Донна Микаэла видит это. Она быстро подходит и поддерживает ее.
— Ах, сядь же, сядь!
Она ведет не к ступеням алтаря, а сама опускается перед ней на колени.
— Разве ему так плохо? Мы будем обе молиться за него.
— Микаэла, —
— Да, и ты найдешь ее.
— Мне снилось, что изображение пришло ко мне и велело мне идти сюда!
— Ведь оно уже и раньше столько раз помогало нам.
— И оно сказало мне: «Возьми в жены своему сыну бедную женщину, которая лежит перед моим алтарем и молится, и тогда твой сын будет здоров!»
— Что ты говоришь? Что оно сказало?
— Я должна взять в жены сыну женщину, которая молится здесь.
— И ты согласилась? Ведь ты не знала, кого ты встретишь здесь?
— Идя сюда, я дала обет, и все слышали его, что я возьму эту женщину за руку и отведу к себе в дом, кто бы она ни была. Я думала, это какая-нибудь бедная женщина, которой Бог хочет помочь.
— Да ведь так это и есть!
— Я была так огорчена, увидя, что здесь нет никого, кроме тебя.
Донна Микаэла не отвечала, она подняла глаза на изображение:
— Ты хочешь этого? Ты хочешь этого? — с беспокойством шептала она.
Донна Элиза продолжала сетовать.
— Я так ясно видела изображение, и оно никогда не обманывало меня. Я думала, что найду здесь бедную девушку, у которой нет приданого и которая просила Христа послать ей мужа. Так случалось уже раньше. Что же мне теперь делать?
— Так возьми в жены своему сыну бедную женщину, которая молится здесь, донна Элиза!
Донна Элиза вгглянула на нее. Какое у нее сделалось лицо, оно все сияло любовью, очарованием и радостью. Но оно мелькнуло только на секунду. Донна Микаэла спрятала лицо в старой черной шали донны Элизы.
Донна Микаэла и донна Элиза возвращаются обратно в город. Улица делает поворот, так что они могут видеть дом, только подойдя к нему. И тогда они видят, что окна лавки освещены. Четыре толстые восковые свечи горят позади гирлянд из четок.
Женщины пожимают друг другу руки.
— Он жив, — шепчут они, — он жив!
— Не говори ему ничего о том, что приказало тебе сделать изображение! — говорит донна Микаэла донне Элизе.
Перед дверями лавки они обнимаются и расходятся по домам.
Немного спустя Гаэтано выходит на лестницу. Он останавливается на минуту и вдыхает свежий ночной воздух. Он видит, как в летнем дворце зажигают все больше и больше света. Он видит, как там бегают
Гаэтано тяжело и быстро дышит. Он словно боится тронуться с места. Но вдруг он бросается вперед, как человек, стремящийся навстречу неизбежной опасности. Он быстро перебегает улицу, распахивает незапертые двери летнего дворца, в несколько прыжков взбегает на лестницу и, не постучавшись, отворяет дверь в концертную залу.
Донна Микаэла сидит там и думает, придет ли он сегодня же ночью или только завтра утром. Тут она слышит его шаги по галерее, и ее охватывает ужас. Каким он теперь стал? Она так сильно тосковала по нем. Будет ли он таким, как она мечтала о нем?
Или между ними опять вырастет стена? Смогут ли они, наконец, все высказать друг другу? Будут ли они говорить о любви, а не о социализме?
Когда он появляется на пороге, она пытается подняться и пойти ему навстречу; но у нее не хватает сил. Она вся дрожите. Она садится и закрывает глаза рукой.
Она ждет, что он обнимет и поцелует ее. Но он этого, разумеется, не сделает. Гаэтано никогда не делает того, чего от него ждут.
Как только он пришел в себя, он быстро оделся, чтобы идти к ней. Он преисполнен радости, что, наконец, видит ее. Ему хочется, чтобы и она относилась к этому более легко. Он не хочет волноваться. Ведь он целый день пролежал без чувств. Он ничего больше не сможете перенести.
Он стоит возле нее, пока она не успокаивается.
— У вас слабые нервы! — говорит он.
И это все, что он сказал.
Она, и донна Элиза, и весь народ на улице убеждены, что он пришел просить ее руки и сказать ей, что любит ее. Но именно поэтому Гаэтано и не может этого сделать! Есть такие злые люди. Но своей природе они никогда не могут сделать то, чего все ждут от них.
Гаэтано начинает рассказывать ей о своем путешествии. Он ни слова не говорит о социализме. Он говорит о скорых поездах, о кондукторах и интересных попутчиках.
Донна Микаэла сидит и смотрит на него. Глаза ее умоляют его. Гаэтано так, по-видимому, рад и счастлив, что видит ее. Но почему же он не говорит того, что должен сказать?
— Вы приехали по железной дороге через Этну? — спрашивает она.
— Да, — отвечает он и непринужденно беседует о красоте и пользе этой железной дороги. Он не знаете, как она возникла.
В душе Гаэтано называет себя варваром. Почему он не произносит слов, которых она так трепетно ждет? Но зачем она так покорна? Ведь ему стоит только протянуть руку, чтобы взять ее. Он так счастлив, видя ее возле себя, но он так уверен в ней… Ему доставляет удовольствие получить ее.
А жители Диаманте стоят внизу на улице. И все так рады, как будто выдают замуж своих дочерей.